За что новые консерваторы не любят корпорации

Вместо кризиса неравенства — кризис семьи

Что не так с Америкой и миром, по мнению Робертса? Если вкратце, американцы уже не так стремятся завести семью и родить потомство. Как, впрочем, и 90% населения земного шара. В демографии это принято называть третьим переходом: во второй половине ХХ века рождаемость падает повсеместно, так как пенсионная система позволяет не беспокоиться насчет голодной старости, а воспитание детей требует все больше ресурсов. Вместе с этим обнаруживается, что есть и много других жизненных стратегий, помимо нуклеарной семьи.

Автор верно замечает, что стагнация зарплат и рост цен отбивают уверенность в своих силах даже у тех, кто хотел бы семью и детей. Опять же, финансовая тревога, вызванная реальным, относительным или потенциальным неблагополучием, вообще плохо отражается на нашей жизни. На ментальном и физическом здоровье, работоспособности, доверии к окружающим, гражданской вовлеченности и даже либидо. Но автор уводит разговор от дизайна американской экономики, в которой почти каждый четвертый работает на низкооплачиваемой работе, а каждый десятый (это почти 40 миллионов человек) живет за чертой бедности, в моральную проблематику семьи.

Поддержите нас, чтобы мы могли выпускать больше текстов, в которых анализируем современную политику

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Разумеется, под семьей понимаются только гетеросексуальные цисгендерные пары c детьми. Причем желательно в варианте 1950-х, когда деньги зарабатывали мужчины, а женщины сосредотачивались на домашнем труде. Автор даже предлагает экономическую теорию, в которой в инфляции виноваты работающие женщины, так как двойной доход (зарплаты мужа и жены) позволяет семье приобретать более дорогое жилье и оплачивать своим детям более дорогое образование, в результате чего эти блага становятся все более дефицитными для всех остальных.

Робертс критически отзывается о доступности абортов и экстракорпоральногоРепродуктивная технология, которая подразумевает зачатие и выращивание эмбриона в пробирке для последующей пересадки в матку женщины. оплодотворения, последнее дает женщинам стимул откладывать рождение ребенка на более поздний возраст. Но он обходится без прямых призывов к внешнему контролю женских тел, предлагая в основном финансовые механизмы поддержки семей. Например, налоговые вычеты в размере до 10 тысяч долларов за каждого ребенка, которые можно потратить на жилье, медицинские услуги или образование, и льготную ипотеку для впервые женатых пар со списыванием частей кредита за каждого рожденного ребенка.

Что ждет Америку после победы Трампа?

Консервативная революция, массовые депортации и принуждение к миру. Трамп — снова президент США

Дональд Трамп возвращается в Белый Дом c планом «радикальной пересборки государства»

Никита Пегов

Автор ссылается на опыт Венгрии, которой действительно удалось даже обратить вспять динамику падения брачности и рождаемости — c 3,6 браков на тысячу человек в 2010 году к 6,6 бракам в 2022-м. Правда, такие меры финансовой поддержки семей в сопровождались урезанием многих других социальных расходов, например, на пенсии, пособия по инвалидности или помощь тем же семьям, но с безработными родителями. Правительство Виктора Орбана сопровождает эту стратегию ксенофобной (стимуляция рождаемости «титульной» нации) и дисциплинарной (поддержки заслуживают лишь те, кто работает) риторикой. Венгерская исследовательница Дороття Сикра назвала орбановскую систему «велфером для состоятельных», ведь выигрывают от подобных мер поддержки в основном семьи из среднего класса.

Зачем спасать планету, если можно колонизировать галактику

Визитная карточка правых в ХХI веке — воинственное отрицание человеческого фактора в изменении климата. «Первые лучи солнца» не исключение. Прямой атаки на апокалиптические прогнозы климатологов в книге нет, но ее общий посыл по поводу экологии созвучен трамповскому Drill, baby, drill. Робертса смущают даже не ограничения, а бюрократические процедуры, обязательные для оценки влияния каждого нового американского производства на окружающую среду. Такое пристальное критическое внимание к скучному Закону о национальной политике в области окружающей среды 1970 года объясняется очень просто: Heritage Foundation лоббирует интересы американских топливных компаний, инвестирующих в добычу газа через гидроразрыв пласта. Это отравляющий воздух и воду метод, и там, где правозащитникам или местным властям удается его запретить, они обычно ссылаются именно на природоохранное законодательство.

В международном масштабе Робертс заимствует вполне валидные аргументы критики в адрес либеральных, ориентированных на бизнес и финансовый рынок стандартов «Экологического, социального и корпоративного управления» (ESG). Этот инструмент действительно допускает «позеленение» западных компаний на бумаге, в то время как те просто выносят грязную часть своего бизнес-цикла в развивающиеся страны. И, замечает автор, это ослабляет американские корпорации в борьбе с китайскими или российскими, которым гораздо проще обходить любые регуляции в своих странах.

Изобличение половинчатости и лицемерия зеленого капитализма ведет лишь к предложению перестать притворяться. Мысль о том, что бесконечная ориентация на рост экономики уже не очень вяжется с выживанием нашей планеты, видимо, тревожит новых консерваторов гораздо меньше, чем статистика разводов — гибель настоящей человеческой природы, по мысли Робертса. Именно за счет роста добычи полезных ископаемых, производства и потребления товаров планируется решать проблему бедности. Решений проблем уходящих под воду городов и стран, климатической миграции и падения урожайности по всему миру книга не содержит. Возможно, поэтому ее автор с такой ностальгией вспоминает мечту Рональда Рейгана колонизировать галактику.

Антиглобализм без антикапитализма

«Мы республика, а не империя», — декларирует Робертс. В том, что страна в после окончания Холодной войны взвалила на себя бремя мирового гегемона, по его мнению, виноват неожиданный союз между ястребами-неоконсерваторами из Республиканской партии, уверенными в необходимости военного превосходства США, и идеалистами-демократами, готовыми защищать права человека ковровыми бомбардировками в любой точке мира. Последних Робертс называет «воук-империалистами»Производное от любимого жупела консерваторов — «воук-культуры» (от англ. woke — проснулся). Под ней подразумевается почти любая критика существующих социальных или культурных установок.: «Идея о том, что оборонная мощь США должна применяться для социальной инженерии других обществ и установления глобального мира, звучит органично для левого прогрессивизма, но совершенно неуместна в консервативном дискурсе». Страна должна вернуться к торговле и дипломатии как основным инструментам внешней политики, завязать с военными интервенциями и как можно скорее вступить в переговоры о завершении войны с Россией.

При этом риторика цивилизационного противостояния, на которой и вырос американский внешнеполитический интервенционизм, никуда не делась. Если во времена Холодной войны экзистенциальным врагом США был СССР, а в короткий благостный промежуток «конца истории» его пытались слепить из «исламского терроризма», то теперь это Китай. Автор признает, что коммунистическая идеология никакой роли уже не играет, однако существуют некие коммунистические институты, которые не совместимы с американским образом жизни, и потому бороться с ними придется на уничтожение. Список этих институтов получается довольно длинным: Коммунистическая партия Китая, TikTok, фентаниловые лаборатории, международные регуляторные агентства.

Согласно Робертсу, проблема в том, что у «герлбосс-рекламщиц в брючных костюмах» слишком много власти

За синофобией экспертов Heritage Foundation и самого Трампа, который еще во время первого президентского срока объявил КНР торговую войну, нетрудно разглядеть экзистенциальную тревогу части американского бизнеса. Хотя многие американские корпорации до сих пор выигрывают от возможности производить свои товары в Китае, другие компании — например, производители сельскохозяйственной техники или автомобилей — начинают проигрывать конкуренцию китайским фирмам. За последние несколько десятилетий китайская промышленность (во многом за счет шпионажа, сознательной девальвации юаня и сдерживания роста зарплат) смогла захватить доли рынков, на которых когда-то безоговорочно доминировали западные или японские компании. Конфронтация между двумя крупнейшими экономиками мира настолько неизбежна, что даже далекая от риторики цивилизационного противостояния администрация Джо Байдена устроила обмен санкциями и запретами с Пекином.

Во всем виноваты менеджеры среднего звена

Ключевой идеологический кульбит книги — перенос вины за падение уровня жизни простых американцев даже не на элиты, а буквально на офисных клерков, управленцев среднего звена. У этого хода есть очень отдаленное социологическое обоснование, так как, действительно, чем больше промышленных работ выносят в страны глобального юга, тем сильнее растет пропорция менеджерских позиций в богатых экономиках, а офис становится для жителей мегаполисов гораздо более культурно знакомой средой, чем завод. Известный минус этого тренда, например, в том, что офисные сотрудники не формируют профсоюзы и потому едва ли способны защитить собственные интересы перед работодателями.

Но новых консерваторов волнует совсем не это. Наоборот, проблема в том, что у «герлбосс-рекламщиц в брючных костюмах» слишком много власти. Они устраивают разборы нарушений трудовой этики, вводят антидискриминационные фильтры, проталкивают воук-месседжи в рекламные кампании крупных брендов. Короче, занимаются без пяти минут политическим действием там, где должны просто восемь часов создавать прибыль для акционеров. Здесь Робертс повторяет консервативное опасение почти вековой давности: в 1940-х австрийский экономист Йозеф Шумпетер заметил, что корпорации стали настолько большими, а управление в них настолько рационализировано, распределено и подчинено формальным правилам, что не ровен час они незаметно перейдут из капитализма в социализм. К сожалению, в реальности мы наблюдаем скорее гиперконцентрацию власти в руках звездных СЕО, которые подчиняют политику интересам бизнеса, а не наоборот.

От неолиберализма к неомеркантилизму

C конца 2000-х не только безработные жители деиндустриализированных регионов, но и работники промышленности, в том числе члены профсоюзов, все больше голосуют не за старые рабочие партии, а за консервативные или даже ультраправые. Это принято объяснять в первую очередь провалом левых политических сил, слишком увлекшихся дискурсом защиты прав меньшинств и культурной эмансипации: теперь за них действительно чаще голосуют жители больших городов с высшим образованием. В свою очередь политики, традиционно представлявшие скорее интересы бизнеса, изображают заботу о рабочем классе именно в противовес зацикленности своих оппонентов на культурной повестке.

Казалось, осознание этой электоральной уязвимости качнет весь спектр крупных партий влево. Прогрессивные силы перейдут от политики идентичностиСобирательное понятие для целого ряда проблематизаций, сфокусированных на борьбе с угнетением конкретных групп (например, женщин или представителей колонизированного этноса). к насущным экономическим вопросам, а правым тоже придется обещать своему избирателю из рабочего класса что-то кроме закрытия гендерно-нейтральных туалетов. В США эта динамика отразилась, например, в рекордном объеме расходов на социальную защиту и инфраструктуру, предпринятых администрацией Джо Байдена. В Европе — в появлении гибридных партий типа Альянса Сары Вагенкнехт, сочетающих мигрантофобию с защитой социального государства.

Подробнее о том, как правеет немецкая политика, читайте в моем прошлом тексте:

От экологии к мигрантофобии

Почему на смену «коалиции прогресса» в Германии приходят правые

Иван Красин

Но манифест Робертса развеивает любые сомнения по поводу того, что организации типа Heritage Foundation до сих пор твердо стоят на защите интересов бизнеса. В «новом консервативном движении» не так много нового: оно по-прежнему хочет снять все ограничения с капитала, лишить социальной поддержки всех, кто не соответствует традиционалистским моральным критериям, и ввести молитвы в школах. Критика глобализма ограничивается призывами наказать за нелояльность консервативному видению «воук-корпорации», а антиимпериалистическая риторика оборачивается не столько внешнеполитическим изоляционизмом, сколько переброской всех сил на «новую Холодную войну» с главным экономическим конкурентом.

Такой поворот от глобального к национальному в интересах крупного капитала принято называть «неомеркантилистским» из-за сходства с идеями европейских экономистов XVII века, которые рекомендовали государству активно защищать национальных производителей от иностранных конкурентов, в том числе тарифами и субсидиями. Как заметил социолог Александр Бикбов, Россия идет в авангарде этого тренда. Если в начале 2000-х страна ориентировалась на привычные неолиберальные принципы управления (строгая фискальная дисциплина, деполитизация граждан, встраивание в глобальный рынок), то как минимум с 2010-х суверенитет, традиционные ценности и национализация элит постепенно перекочевывают из риторики Кремля в реальность. На сегодняшний день воук-культура и международные корпорации настолько перестали быть проблемой для кремлевских консерваторов, что тем остается лишь бороться с квадроберами.

Насколько такого рода борьба способствует моральному подъему, росту экономических возможностей населения и желанию завести семью, вопрос открытый — по свежей статистике ВЦИОМ, в 2024 году, объявленным в стране «Годом семьи», на каждые 10 браков в России пришлось 8 разводов. Но мы точно знаем, что эта борьба не очень хорошо отражается на возможностях защитить себя — в семье, на работе или в политическом пространстве. Возможно, именно об этом на самом деле и мечтают консерваторы.