«Папа подумал, что это следы от фломастера, и попросил стереть»

«Все нормально, он забил на меня, как обычно»: как связаны селфхарм и домашнее насилие

Маша* признается, что «держалась целый год», но сорвалась из-за последней ссоры дома. Девушка настолько боится, что ей не поверят, что после нашего разговора присылает контакт подруги, которая успокаивала её в тот день, когда она снова порезала себя, и добавляет: «Если надо, могу показать фото».

«Не помню, когда точно впервые нанесла себе вред, но это были ожоги из-за ссоры родителей. Зато я помню последний раз: буквально вчера родители снова поссорились до такой степени, что папа разбил маме голову об стену, у меня была паничка и истерика. В тот момент мне попалось лезвие под руку, ну я и оставила несколько порезов», — говорит она. Маша признается, что каждый раз чувствует вину в семейных конфликтах, поэтому ей так хочется услышать от родителей: «Ты не виновата». Она бы хотела поговорить о насилии и самоповреждении с психологом, но «мама не разрешает». Маша объясняет: «Мама не хочет выносить проблемы за пределы семьи. Она как титановая стена. Родителям про порезы я не говорила: боюсь их реакции. В целом, не хочу разговаривать с ними».

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Девушка считает, что порезы раньше позволяли ей справиться с оцепенением во время эпизодов домашнего насилия: «Селфхарм помог обрести контроль над собой. После порезов я брала свои эмоции в кулак и помогала маме, а не билась в истериках. Я не видела других выходов, а про селфхарм от друзей слышала, что он помогает». По словам Маши, в её окружении больше пяти подростков оставляют порезы на своем теле: «За этот год родители стали чаще ссориться и пить. Обычно это происходит по пьяни, когда они обсуждают политику и что денег не хватает. Их конфликты — это полный пиздец. Я в истериках всегда, хотя плачу достаточно редко. Невыносимо страшно, не чувствую безопасности никакой».

Еще одна девушка, Вика*, отвечает на мое сообщение ближе к ночи. Ей 12, она впервые порезала себя, когда училась в пятом классе. Сейчас у нее на руке много «браслетов» — так она называет «кольцевые» порезы по всему предплечью. «Их было сложнее сделать, нежели просто полосы. В тот момент мне было прямо очень плохо, а выговориться было некому», — объясняет она. К селфхарму её также подтолкнуло насилие в семье, с которым она столкнулась в прошлом году: «Это были вечные ссоры родителей, бесконечные пьянки, непросыхающий отец… В начале 2022 года я сделала стрижку под мальчика — вроде акта протеста. Сейчас отец продолжает пить, мать в упор не видит меня и не хочет что-то менять».

За этот год физическое насилие со стороны отца стало для девушки «привычным»: «Все нормально, он забил на меня, как обычно. Примерно месяц назад мой отец был в полном неадеквате: закрыл мать на балконе и грозился выпилиться… Через неделю опять начал пить. 2 марта вышел из комнаты, начал оскорблять нас. Ударил меня головой об стол, пинал в живот, а напоследок ударил в глаз — синяк был сильный. На следующий день в школу не пошла». Просчитать, будет ли сегодня отец агрессивным или нет, невозможно, говорит Вика: «Это вообще лотерея. Как часто [бьет] — в зависимости от того, какое у отца настроение и пил ли он в прошедшую неделю. Раньше они с мамой ссорились из-за мобилизации, но из-за того что они работают в “Газпроме”, отцу не грозит мобилизация».

Как ТЦ заменили подросткам социализацию:

Как торговый центр стал главным пространством российских подростков

Бесплатная кола на фудкорте и одиночество

Шура Гуляева

Размышления о взрослой жизни ставят девушку в тупик: «Мне бы дожить еще… Очень стремно из-за проблем с менталкой. Боюсь убить себя раньше или что не выдержу и стану затворником, который живет вообще без людей: сейчас у меня уже есть проблемы с общением».

Но вопреки опыту самоповреждения, насилию в семье и страху перед взрослением, у Вики все-таки есть собственная мечта: «Я хотела бы пойти наперекор родителям и стать тренером по волейболу или хотя бы отучиться по этой специальности. Попробовать попасть в “Зенит” питерский. Для меня волейбол — это отдушина, где я могу выпустить свои эмоции, не стесняясь».

«Одноклассница сказала, что я могу вскрыть вены в школьном туалете»: как буллинг провоцирует селфхарм

Сейчас Ира заканчивает шестой класс, а со следующего года перейдет на домашнее обучение. Мы общаемся только голосовыми сообщениями, и в начале нашего диалога у нее дрожит голос. Сперва она пытается угадать, как нужно «правильно» отвечать на вопросы, но после сообщения о том, что правильных ответов нет, Ира немного успокаивается.

В 9 лет она впервые порезала руки из-за ссоры с подругой. С того момента порезы стали для нее «как успокоительное». Ира вспоминает, что чувствовала в тот момент: «Мое тело как будто разрушалось, и я не понимала, что со мной происходит. Как будто я схожу с ума. Теперь это продолжается около трех лет, и я никак не могу с этим справиться».

Школа стала для девочки средой, которая усугубила ее ментальное состояние и повлияла на частоту самоповреждений:

«Сейчас по школе пошли слухи, мол, Ира режется, поэтому мне не хочется видеть этих людей.

Во втором классе я столкнулась с буллингом, в пятом классе одноклассники слили мои фотки, говорили, что я упоролась наркотиками, что сплю с парнями за деньги, что я шлюха. Оказывается, я о себе мало что знаю. Думаю, меня все будут ненавидеть до окончания школы».

Как и другие собеседни_цы, с которыми мы пообщались, девушка не может представить себя без боли: «Хотелось бы, конечно, быть успешной, самой себя обеспечивать. Но мне не то чтобы хочется повзрослеть. Наоборот, я боюсь взрослой жизни, бедности, безысходности. Мне не хочется влезать в долги, просить у друзей». На её страхи повлияла война: «Я один раз сидела в горячей ванной и думала: “Что вообще с миром не так?”. Мама в сентябре новости смотрела. По телевизору говорили про сборы мужчин на войну, мне стало тревожно, захотелось себя изрезать, потому что я не понимаю, что происходит и в мире, и у родителей».

Ира практикует не только порезы: другим способом селфхарма для нее стали горячий душ, вырывание волос и курение. На самом деле, ей хочется родительской поддержки, особенно объятий, но она боится об этом попросить: «Мама обнимает нечасто, а я сама не подхожу». Сейчас Ира жалеет о своих шрамах: «Я чувствую, что это неправильно, но все равно продолжаю. Все тело себе изуродовала. Но сейчас я стараюсь бороться с селфхармом и отвлекаться, играю на гитаре. На самом деле я не хочу себя резать. В этом вся суть. Но у меня уже выработалась зависимость».

С другой девушкой мы встречаемся у входа в университет. Саше 21, для неё селфхарм уже остался в прошлом, но носить открытую одежду она решилась только в прошлом году. Выйти из дома в футболке-безрукавке — значит окончательно попрощаться со стыдом за свои шрамы.

Причиной ее самоповреждений тоже стал буллинг в школе. В 2014 году, когда Саша училась в седьмом классе, она начала понимать, что ей нравятся девушки. Когда об этом узнали старшеклассни_цы, ее начали травить в школьных коридорах и паблике «Подслушано» на тысячу человек, в котором состояли учащиеся. Годом ранее Госдума приняла закон о запрете «пропаганды гомосексуализма» среди несовершеннолетних. Тогда Саше исполнилось 13 лет.

«Меня обзывали в школьном “Подслушано”, а я не понимала, что со мной не так. В меня тыкали пальцами, смеялись, но никто не мог объяснить, что плохого в том, чтобы любить девушку. Один раз ко мне на уроке повернулась одноклассница и сказала, что раз мне так плохо, то я могу вскрыть вены в школьном туалете», — говорит девушка. Саша росла в семье, где не принято говорить о сексе и сексуальности, а о её ориентации родители так и не узнали.

Саша признается, что хуже всего чувствовала себя летом: порезы нужно было скрывать под слоями одежды с длинными рукавами. Она успешно прятала шрамы, но в один день их все-таки увидел отец: «Мы поехали на море, и мне пришлось ходить в купальнике. На моих ногах были видны белые шрамы от порезов. Когда папа их увидел, то подумал, что это следы от фломастера и попросил стереть.

Я тогда совсем растерялась, промямлила что-то в духе: “В воде все смоется”

Ей хотелось поговорить с отцом про свои порезы, но из-за страха Саша только отшутилась и завернулась в полотенце: «Мне тогда стало так стыдно и горько, хотелось сказать: “Пап, я это сделала сама. Обрати внимание на мою реальность, папа”. Он так и не узнал, что я себя резала. Мне хотелось его пожалеть, не нагружать своими проблемами: у папы больное сердце. Я думала, что своим признанием доведу его до сердечного приступа. Я помалкивала, а когда был сильный порыв себя порезать, тихо уходила к себе в комнату или ванную».

«Мне страшно думать о будущем, не хочу взрослеть»: почему подростки не видят себя в будущем

Киру* — 14, он прячет свои порезы под напульсниками любимых рок-групп, в этом году он заканчивает седьмой класс. Подросток любит красить волосы, тяжелый металл и аниме. Кир подозревает у себя шизофрению, но никто из врачей пока не ставил ему диагноз.

В 12 лет он попал в психиатрическую больницу в Петербурге: «Меня туда засунули из-за того, что я сильно порезалаГерой попросил идентифицировать его как он/его, но сам использует женские окончания. Мы сохраняем оригинальную орфографию. руки. Там я познакомилась с девочками, которые уже в 10–11 лет лежали с передозом наркоты в реанимации или которые вскрылись или готовы были прыгнуть в окно, но их вовремя спасли». После больницы все стало только хуже: «Я начала посещать местный парк, в котором тусуется молодежь — бухает, употребляет. Это место негативно на меня повлияло, были вечные ссоры с матерью, побеги, бабушкины слезы — я стала неуправляемой». Алкоголь и наркотики усугубили тягу Кира к самоповреждениям, он признается: «Если честно, я все еще хочу этого, но держусь».

Мы писали об анорексии — еще одном расстройстве, которое часто развивается в подростковом возрасте

«Я не хотела 90-60-90, моими параметрами мечты были 0-0-0»

Почему расстройства пищевого поведения — это не только про еду и цифры на весах, и как феминизм осмысляет анорексию

Нина Незванова

Кир занимался селфхармом с 9 лет — тогда ребенок воспринимал это как «игру, в которой можно сбежать от реальности». По его словам, уже тогда он ненавидел себя и свое тело: «Я наносила себе порезы, оттягивала резинку, чтобы ударить руку, обжигала себя, пробовала топиться в ванной. Сначала мне было неприятно, но затем это стало нравиться. Теперь я постоянно пытаюсь причинить себе боль через голодовки, провоцирование ссор. А кровь кажется эстетичной». Несмотря на романтизацию порезов, как и другие собеседни_цы DOXA, Кир жалеет о своих шрамах: «Порой бывают моменты, когда я смотрю на них и понимаю, как же я себя изуродовала».

Он говорит, что не интересуется политикой, а перспектив не видит ни в России, ни в других странах: «Я вообще не парюсь насчет политики, мне все равно, что происходит в мире, пока это не коснется меня или моих близких, как бы эгоистично это ни звучало». Но, как и других собеседни_ц, Кира волнует бедность: «Не хочу взрослеть. Я боюсь ответственности, бедности, болезни. Я к этому не готова».

Истории девушек, которые справились с самоповреждением

Как и другие собеседни_цы, с которыми мы поговорили для этого текста, Саша, помимо порезов, использовала и другие формы селфхарма: расчесывала руки, тушила о себя сигареты. «В 13 лет я начала курить. Сначала это были Marlboro, а потом я нашла у папы блок “Петра”. Ты когда-нибудь курила Петра? Это пиздец. Помню, как стою с этой сигаретой, рассматриваю порезанное запястье и пытаюсь потушить сигарету о свою руку», — Саша признается, что не надеялась дожить до 20 лет.

Но вот ей уже 21. Она никогда не думала, что станет такой: живой, здоровой и без суицидальных мыслей. О прошлом Саше напоминают только шрамы и привычка натягивать кофты максимально плотно, чтобы ткань закрывала запястья:

«Селфхарм отобрал у меня пять лет жизни. Я в тот период даже не могла представить свои руки “чистыми”: на них всегда были какие-то раны».

Еще одной собеседнице, Ксении, 26 лет. Сейчас она плетет яркие фенечки, фотографирует и ведет группу психологической поддержки для людей с биполярным расстройством. Ксения уверена, что селфхарм ей больше не нужен: «Раньше у меня не было других способов эмоциональной регуляции. Я даже не выбирала селфхарм — это всегда был дико быстрый импульс, который я могла не заметить. Теперь шкала невыносимого выросла, поэтому для меня нет нерешаемых проблем».

Тяга девушки к самоповреждению прошла после отъезда из родного города. Как и на других геро_инь, на нее давила атмосфера в семье: «У меня очень тяжелые отношения в классической семье с отцом-алкоголиком мамой-нарциссом. Все свои обиды и проблемы мама проецировала на меня. Во время конфликтов я ногтями впивалась в ладони, а когда меня оставляли одну, брала острые предметы и резала себя». Ей бы хотелось услышать от родителей, что ее «эмоции и их проявления — это нормально, что я имею на них право, что меня любят просто так».

Ксению, как и Сашу, годами преследовали суицидальные мысли, но с ними помогла справиться грамотно подобранная медикаментозная терапия и психолог: «Сильно поддерживает психотерапия — это главный источник экологичного регулирования эмоций». Девушка хочет передать подросткам, страдающим от селфхарма, что бояться обращаться за помощью не нужно.

«У всех детей я вижу живой интерес к тому, чтобы их выслушали»: как помочь подросткам

Ирина* — детский психолог, работает в одной из общеобразовательных школ на Северо-Западе России. За прошлый год как минимум четыре подростка в ходе консультаций с Ириной справились с суицидальными мыслями и начали отказываться от селфхарма.

«Подростки на самом деле ищут помощи: они звонят, пытаются осторожно намекнуть на то, что им плохо, — в этот момент важно сохранить с ними контакт, не игнорировать. У всех детей я вижу живой интерес к тому, чтобы их выслушали и попытались понять», — объясняет психологиня. По её словам, другим людям, которые заметиили у своего близкого порезы и другие следы самоповреждений, необходимо проявить эмпатию и предложить выслушать его историю: «Наша цель — не дать человеку замкнуться и показать, что можно совладать со стрессом другими методами: с помощью йоги, плавания, даже скейтборда». Ирина считает, что подросткам можно на личном примере показать, что телесность не обязательно связана с болью и страданиями: «Глядя на здоровый пример рядом, они могут научиться заново воспринимать свое тело как источник удовольствия и открытий, а не боли и стыда».

При этом контролирующие родитель_ницы из-за собственных страхов запрещают своим детям обращаться за помощью: «Родители не разрешают подросткам идти к психологу, потому что им за себя очень стыдно. Они догадываются, что причина селфхрама — это они сами. Я часто говорю родителям: “Это же знак для вас, это вам ребенок показывает, как ему плохо”». По словам Ирины, в кризисных ситуациях психологическую помощь нужно оказывать не только ребенку, но и его родителям (например, тем членам семьи, которые пережили домашнее насилие), поскольку «семья — это динамическая система, в ней все взаимосвязано».