«Нам даже не рассказали, что мы вообще здесь делаем»

Когда тебя забрали в армию? Как ты к ней относился и почему решил пойти?

— Меня забрали 2 июля 2021 года. Мой отец сразу сказал, что бегать от армии не стоит, и лучше все-таки пойти отслужить. Сам я об армии не мечтал, но и до мурашек не боялся, в общем-то было абсолютно пофиг, заберут или нет. Я ж только колледж окончил, после девятого ушел, пошел на слесаря. Периодически виделся с друзьями, играли в баскетбол, и армия представлялась мне чем-то далеким и туманным. В итоге я сам пришел в призывной пункт по повестке.

Когда был дембель?

— Я вернулся 1 июля 2022 года и вздохнул с облегчением. Сейчас периодически ночью вскакиваю с кровати, как по стойке, хоть кошмары и не снятся. В роте я был самым младшим, оттого, как мне кажется, впечатления более яркие, чем у остальных. Самым страшным, конечно, остался эпизод с границей, ну, а особо веселого вспомнить не могу, все прошло довольно обыденно.

Что ты почувствовал, когда узнал о начале войны? Были ли у тебя украинцы в роте?

— Мы узнали не 24-го февраля, а спустя несколько дней через сарафанное радио, а потом и командиры не стали ничего скрывать от нас. Тогда мы не разбирались, кто прав — Россия или Украина — у кого доводы весомее. Просто не хотелось оказаться на передовой, всем было страшно. А в роте у меня был украинец, он еще совсем маленьким переехал в Россию, до «Майдана». Он расстроился, но очень быстро принял эту ситуацию: времени на размышления не оставалось. Все одинаково боялись мобилизации, обсуждали пару раз, но было ощущение какого-то внутреннего кошмара и надежды на то, что нас это коснуться не должно, хоть это и было наивно: мы-то уже при полном параде, в форме, готовенькие, так сказать.

Как ты оказался на границе?

— Это было в 27-го февраля. Я служил в роте связистов, мы как раз оказались нужны, потому нас и вызвали. К нам приходят [командиры] и говорят, что пора собирать комплекты раций — мы спрашиваем, зачем, но они ничего не объяснили. Сказали, что просто нужно уехать на пару дней и уверяли, что быстро вернемся. Мы думали, что ничего серьезного не будет, скатаемся на какие-нибудь полигоны отрабатывать маневры, типа как обычные сборы.

В день «икс» встали рано утром, а на территории части уже собралось большое количество техники. И тут начался какой-то сюр: приехал священник прямо в часть, долго рассказывал о чем-то (мы не слышали из-за ветра), громко выдохнул и выдал: «Без этого сейчас никуда. Надеюсь, вы все вернетесь живыми и здоровыми». Мы ощущали себя жутко: долго стояли, дул холодный ветер, утро выдалось темным, так что атмосфера была, мягко говоря, неприятной.

Проиграл гимн РФ, и мы разошлись по машинам. Должны были ехать в «связной» машинеМашина, приближенная к гражданской, имеет кожаную обивку, из-за чего она гораздо комфортнее голого железного БТР. — там удобно хотя бы, а по итогу мы поехали вчетвером в БТРБронированная транспортно-боевая машина.. Надели бронежилеты, тряслись, было очень тесно. Так ехали два дня, и мы надеялись, что приедем в «нормальное место». Никто ничего не рассказывал, и мы ещё больше боялись оказаться на границе.

Какие у вас были эмоции, когда приехали?

— Мы охуели, когда увидели, что там был огромный лагерь. Когда я вылез из БТР, то увидел танки, вертолеты. Стоял темный вечер, истребители летали, что-то в воздухе взрывалось. Мы молчали, даже говорить не могли. Приходим, наш командир роты говорит:

Ребята, смотрите в оба, все серьезно, тут людей убивают

Нам даже не рассказали, что мы вообще здесь делаем. Там мы провели около трех недель.

В палатке стояли обычные армейские кровати. Конечно же, командир роты спал на отдельной кровати и прапорщик тоже. А нам, остальным девятерым, пришлось ютиться на пяти кроватях, а мы же еще в брониках, с автоматами. Спали мы посменно, по три часа. Постоянно невыспанные ходили, но на еду пожаловаться не могу, все было приличным. Хуже всего было именно в первый день, как раз от шока. Пришлось думать, что и как делать дальше. Было ощущение, что мы никому тут не нужны.

Как школьники сталкиваются с травлей на фоне войны

«Избили одноклассники после того, как он сказал, что украинец и гордится этим»

Как украинских и российских детей буллят в школах и что делать, чтобы их защитить

Марина Васильева

Обстреливали ли вашу точку?

— Один раз в 500 метрах от нас прилетела ракета. Было жутко, но вроде бы никого не убило. Еще помню, было 6 вечера, построение. Мы стоим, и над нами работает ПВО. Мы молча слушали, как сбивают ракеты, которые летели в нашу сторону. По приезде нас всех смешали с контрактниками и срочниками. В нашей бригаде убило контрактника: пока он рядом ходил, прилетела ракета. В предыдущей части рассказали, как ребятам ставили штампы, они отправлялись будто бы по «контракту».

Телефоны у нас были с собой, дозвониться можно было, несмотря на то что нас глушили. Мы звонили друзьям, кто-то — родителям, просили не переживать и рассказывали, что все нормально.

Что говорили командиры?

— Нам же за границу нельзя, но я уверен, что, если бы они все же нашли способ, они бы нас туда отправили. Мы связь обеспечивали, то есть из нас сделали тыловую поддержку: нужно было тянуть линии связи и периодически их проверять. В итоге я в бронике и с автоматом вешал провода.

Была одна ситуация: нам ночью позвонили и сказали, что что-то сломалось. Так как мы спали по 2-3 часа в день, я решил, что никого не буду будить, но забыл, что без «старших» нельзя. Иду и вдруг слышу щелчок затвора: на меня уже целятся. Крикнули: «Стой! Стрелять буду!». Если б я еще шаг сделал, то точно убили бы. Там все были на нервах, а еще все друг друга в темноте боятся. Я пошел дальше, все починил и вернулся. Тем не менее, ни у кого каких-то нервных срывов не было, все коллективно понимали, что сдаваться сейчас не время, нужно просто пережить.

Мы болтали с контрактниками — само собой, происходящее никому не нравилось. Несмотря на все, нас «нытиками» то контрактники, то командиры называли, а мы не высыпаемся, снаряды летают, стреляют, ПВО работает, а нас еще и критикуют. Несправедливо.

Ты видел раненых?

— Рядом был военный госпиталь, туда приезжали лишенные конечностей, без рук, без ног. Но сказать, что видел раненых постоянно, не могу.

Были ли сослуживцы, которые подписали контракт и готовы были поехать воевать?

— Нет, ни одного. Мы обсуждали это — сошлись во мнении, что это ненормально. После увиденного никто уже не хотел воевать. Думая о том, что за нас могли что-то написать и поставить «штампики» за нас, нервно смеялись, думаю, от безысходности. Отчасти мы были к такому готовы. Только через месяц, когда приехал обратно, узнал, что Мак закрылся. Не особо расстроился: не ел там. Еще когда в новостях показывали, как нефтебаза в Белгороде взрывается, мы застали этот дым. Шли на обед, а рядом огромная черная туча из смога. Мы спрашивали командиров, когда же уже вернемся, они пожимали плечами и говорили, что сами не знают.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Чем все это кончилось?

— Мы думали, нас там навечно оставят. Все офицеры и контрактники уехали в Украину. Мы остались в лагере, я держал связь с командиром, был за «главного» среди наших срочников. Получается, 25–26 марта мне позвонил командир и сказал, что мы уезжаем. Мы ждали его в лагере. Напоследок был «подарок»: нам говорят, что мы должны уезжать, но мы разгружаем машину типа КАМАЗА, но намного больше. Мы выходим видим дым и слышим взрывы, выстрелы.

Как оказалось, прилетело в склады либо они сами от жары начали взрываться. Это случилось в соседнем лагере. Мы так и не узнали, что именно вызвало этот «фейерверк». Я звоню командиру, спрашиваю: что нам делать? Он мне отвечает: не обращать внимания и продолжить собирать вещи.

Поехали на вокзал, уже не на БТР, чему я, конечно, был рад. Выдохнули с облегчением: кажется, мы никогда не были так счастливы. Мы вчетвером приехали обратно в часть, рассказали им [сослуживцам] о случившемся. Они все были в шоке, никто из нас не думал разбираться: главное, что живы остались.

Командиры как-то комментировали произошедшее?

— Да нам даже «спасибо» не сказали! Будто ничего и не было. Я даже уже в части не рассказывал родным или друзьям о своем «путешествии»: как-то не хотелось об этом говорить, да и, по сути, нечего было, я просто находился в шоке.

Ты рассказал близким, что был на границе?

— Только после приезда. Мама хотела позвонить командиру, но я ее отговаривал: считаю, что от этого только больше проблем будет. В части нас попросили не распространяться: с нами потом работал ФСБ-шник, дал рекомендации, чтоб мы все молчали. Я боюсь, что многие, подписавшие контракт, просто не имели другого выхода: может, способствовала нехватка работы в своем городе, но ехать на войну все равно очень страшное решение.

Ты попадаешь под мобилизацию. Что будешь делать?

— Я честно не знаю, сам в шоке от такого решения. Ведь только недавно домой вернулся. Очень не хочу, чтоб призвали. Если честно, то я в полном ахуе. Никаких идей нет.

Ты не очень интересовался политикой. Теперь начал?

— Честно? Нет. Не начал. У меня неприязнь к войне на каком-то бытовом уровне. Мне все равно, какие министры, лидеры, что они решили, зачем и почему. Я против насилия и, как и любой нормальный человек, не могу поддерживать происходящее, потому что не считаю это достойным решением любого конфликта.

Что говорят твои друзья, семья? Уже есть план действий?

— Несколько друзей написали, захотели узнать что со мной, но особых расспросов не было. Конечно, семья против, никаких аргументов за то, чтоб я пошел на фронт — нет. Отец еще спокойно относится, рассудительно, а у мамы вот настоящая паника.

Подробно рассказываем, что можно сделать

Как уехать из России?

Собрали самые важные и неочевидные советы в одном гайде

Соня Василькова

По планам — вообще ничего, понятия не имею, как буду действовать. Это какой-то ужас, ведь только недавно приехал оттуда, а теперь опять, уже официально и насильно будут пытаться забрать. Пока вот только по СМС пригласили, а точнее «приказали» явиться в военкомат. Понятное дело, что я не пошел. Конечно, уехать было бы самым правильным решением, только вот денег у меня нет.