«Не просто поддержка людей, но и выражение протеста»

Начало переписки

Все, с кем я говорил, начали писать заключённым в разное время, но почти всегда это было связано с новыми политически-мотивированными делами.

Искусствоведка и активистка Анна Межова рассказывает, что начала писать письма в 2019 году после возбуждения уголовных дел против участников акции протеста, которые требовали допустить независимых кандидато_к на выборы в Мосгордуму. Тогда Анна написала Константину КотовуКонстантин Котов — фигурант «московского дела». Был осуждён на 1,5 года лишения свободы по «дадинской статье» (212.1 УК РФ) за неоднократное нарушения правил участия в публичных акциях. Освободился. и Владимиру ЕмельяновуВладимир Емельянова — фигурант «московского дела». Был осуждён на два года условно по статье о неопасном насилии в отношении представителя власти (ч. 1 ст. 318 УК РФ) за то, что потянул полицейского за жилет, но ответов на свои письма не получила. На постоянной основе она начала писать уже в 2020 году, побывав на вечере писем политзаключённым в Санкт-Петербурге.

«В целом я понимала изначально важность как письма, так и факта того, насколько это нужно людям, которые сидят за решёткой. Я довольно долго к этому шла. И вот регулярные вечера писем, рассказы людей, которые на тот момент публиковались в медиа, о том, как они получали письма и как это их поддерживало. Или, наоборот, люди, которые переписываются с политзаключенными, делятся тем, как радостно получать ответы. Всё это вместе и сработало, и в какой-то момент я начала переписываться».

Художник Стас Таничев начал писать арестант_кам, когда стартовал процесс, ставший известным как «болотное дело», против участни_ц «Марша миллионов»«Марш миллионов» — акция протеста против итогов президентских выборов. По разным оценкам в ней приняли участие от 30 до 100 тысяч человек., который прошёл 6 мая 2012 года. «Уже было понятно, что за люди заключены в СИЗО. Уже был проект “РосУзник” и "Комитет 6 маяГруппа поддержки фигурантов «болотного дела».", можно было прочитать про фигурантов. Поэтому я сразу написал нескольким людям левых, анархических взглядов: Лёше ПолиховичуАлексей Полихович — фигурант «болотного дела». Был осуждён на 3,5 года лишения свободы по статье о неопасном насилии в отношении представителя власти (ч. 1 ст. 318 УК РФ) и участии в массовых беспорядках (ч. 2 ст. 212 УК РФ)за то, что якобы вырывал из рук сотрудников полиции задержанных. Освободился., Володе АкименковуВладимир Акименков — фигурант «болотного дела». Обвинялся по статье об участии в массовых беспорядках (ч. 2 ст. 212 УК РФ). Амнистирован и освобождён в декабре 2013 года.. А потом и другим обвиняемым по этому делу: например, Тёме Савёлову, который вроде бы вообще был аполитичным, но человек он точно хороший». Мотив для начала переписки с заключёнными Стас называет неожиданный:

«Захотелось приобрести интересные знакомства, поскольку не всегда можно познакомиться, так сказать, в реальной жизни».

Журналистка Ася Шулбаева из Томска раньше остальных собеседни_ц начала отправлять письма политзаключённым. Поводом для этого послужило второе дело ЮКОСаДело ЮКОСа — уголовное преследование основных совладельцев нефтяной компании ЮКОС, в том числе Михаила Ходорковского.. «В первом деле арестованного в 2003-м МБХМихаил Борисович Ходорковский. обвиняли в том, что он и другие руководители компании недоплатили налоги. А во втором уже осуждённого Ходорковского — в том, что они с Платоном Лебедевым “украли всю нефть ЮКОСа” — ту самую, с которой вначале недоплатили налоги», — вспоминает Шулбаева. В те годы она работала в «Томскнефти», которую купил ЮКОС, и с 1995 года была корреспонденткой корпоративной газеты на севере области.

«Я видела все изменения, происходившие с приходом большой нефтяной компании, — продолжает Шулбаева. — Уже факт троекратного повышения зарплаты всем работникам “Томскнефти” с июля 2000 года говорил о многом. Несколько раз я слушала самого Михаила Ходорковского, выступавшего перед производственниками.

Если первое дело ЮКОСа мы, северяне, восприняли, пожав плечами: «Ну, мухлевали ребята», — то второе было совершенно вопиющим. Ежедневно на протяжении двух лет я читала расшифровки с судебных заседаний: их выкладывала группа поддержки. А тут ещё и бывшего управляющего ОАО “Томскнефть”, нефтяника со множеством наград Сергея Шимкевича арестовали, обвинив в мошенничестве.

И тогда я стала отправлять письма в томскую колонию Сергею Шимкевичу. Писала и пишу незнакомому мне прежде Алексею ПичугинуБывший глава отдела внутренней экономической безопасности НК «ЮКОС». Осуждён к пожизненному лишению свободы по обвинению в организации заказных убийств. Признан Правозащитным центром «Мемориал» политзаключённым, так как уголовное преследование осуществляется с нарушением права на справедливое судебное разбирательство. — он до сих пор (!) сидит, уже двадцатый год, и мы переписываемся с ним с самого начала его срока. Также я отправила несколько писем Михаилу Ходорковскому и бережно храню три ответных письма, написанные его почерком».

Как писать письма политзаключенным?

FAQ о безопасном и очень важном виде активизма

Женя Шамина

Для А.О., специалистки службы поддержки одного из онлайн-сервисов, поводом начать писать письма политзаключённым стало полномасштабное вторжение российской армии в Украину: «Когда началась война, я поняла, что нужно что-то делать. Я чувствовала себя чужой в этой стране. И, как и многие, искала что-то безопасное. В тюрьму нельзя, у меня сын. Я очень люблю Шульман, всегда ее слушаю. Её, конечно, часто спрашивали “Что делать?”. И в ее ответе был вариант: писать политзаключённым.

На тот момент я уже была подписана на Лёшу МиняйлоАлексей Миняйло — фигурант «московского дела», гражданский и политический активист. и в его аккаунте увидела анонс встречи подписания открыток. Из него я узнала про “СвоботБот в Telegram, который выдаёт имена и адреса политзаключённых.” и стала писать. Сначала брала известных людей, потому что было как-то неудобно писать абсолютно незнакомым заключённым. Кажется, первым политзеком, которому я написала, был Навальный».

«Я не могу остановить войну, но могу помочь конкретному человеку»

Почему люди пишут заключенным? Почему для них это ценно?

«Очень здорово, когда человек находится в диалоге, и ещё круче, когда между вами появляется доверие и тёплые отношения. Я пишу с той целью, чтобы человеку в неволе было не так одиноко. Наверное, политическим, особенно известным, пишут много, но важно, чтобы переписка была интересной и длилась как можно дольше», — рассказывает медработница Татьяна Касьянова, которая ведёт переписку с заключёнными уже более 10 лет.

А.О. так объясняет, почему она пишет в тюрьму: «Во-первых, это помогает политзаключённому, о нём помнят и его слушают. Во-вторых, это не позволяет надсмотрщикам пытать и сильно издеваться над заключённым. К сожалению, понятно, что Навальному или Вите ФилинковуВиктор Филинков — анархист и антифашист, осуждённый по сфабрикованному делу «Сети» на 7 лет лишения свободы. это не поможет, но ведь мы не знаем, что было бы, если бы им никто не писал. В-третьих, это нужно мне. Мне важно знать, что я помогаю и делаю мир лучше. Я не могу остановить войну, но могу помочь конкретному человеку почувствовать себя нужным, счастливым — я знаю, что вызываю у него улыбку. И я не преувеличиваю: у меня есть несколько писем, где заключённый написал целую страницу благодарности, рассказывая, как его порадовало моё письмо. В-четвёртых, я понимаю, что меня, как и любого иного, могут посадить. Я понимаю, что мне, конечно, будут писать. И я буду чувствовать себя плохо, зная, что сама не писала политзаключённым. Мои собеседники пишут мне об этом: “надо было больше писать” или “жаль, я не писал писем, не понимал, как это важно”».

«Смысл [в переписке с политическими заключенными] тогда и сейчас, наверное, различается, — рассуждает Ася Шулбаева, сравнивая нынешнее время с нулевыми. — Но одно сквозило красной нитью все эти годы. Не дать вернуться прежним временам, когда осуждённые тысячи человек при Сталине превращались в лагерную пыль. Когда о них забывалиДля заключённых ГУЛАГа также существовали серьёзные ограничения на переписку. Например, им могли разрешать только одно письмо в месяц. и дети росли без них, не зная отцов и матерей. Мать знаменитой балерины Майи Плисецкой была в лагере АЛЖИРАЛЖИР — Акмолинский лагерь жён изменников Родины, существовавший с 1938 по 1953 год в Казахстане. А сколько таких людей лежат в земле в нашей Томской области? Ведь это и есть тот самый Нарымский край, известный наряду с Воркутой и Магаданом».

Стас Таничев ценность переписки с заключёнными видит так: «Это поддержка и разнообразие в серых тюремных буднях. Для человека с воли это может стать интересным знакомством, которое может продолжиться и после освобождения заключенного. А может и не продолжиться, и это тоже не страшно. Переписка может перерасти в дружбу или приятельские отношения. Недавно Паша КрисевичПавел Крисевич — художник-акционист, осуждённый на 5 лет заключения за перформанс на Красной площади. написал, что я ему очень хорошо рассказал про Севу Королёва, который сейчас находится в СИЗО в Питере по антивоенному делу, который сам философ и на суде говорил о том, что есть истина, и почему его слова не могли быть ложью [фейками]. И дальше Паша пишет, что, если бы он мог, он бы сам написал Севе, потому что он явно интересный собеседник. Вот примерно такая ценность в письмах».

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Анна Межова считает, что переписка с политзаключёнными — не только акт солидарности, но и вид оппозиционной деятельности. «Не просто поддержка людей, но и выражение своего протеста», — говорит она. И добавляет: «Для меня очень важно писать письма, потому что я чувствую связь с людьми. И тюрьма становится менее закрытой, что ли, частью жизни. И мне нравится, что она становится чуть более прозрачной для меня».

«Прыгаю до потолка, получая каждый ответ»

В интервью я задавал вопросы о чувствах, которые испытывают геро_ини при переписке с заключёнными, а также прямо спрашивал, бывает ли им тяжело.

«Тяжело бывает, когда понимаешь, что над человеком издеваются, а ты ничем не можешь помочь. К несправедливым обвинениям и неправедным судам мы уже привыкли. И ничего хорошего не ждём — ни мы «в большой зоне», ни они там, за решёткой. А вот когда болеет и не дают лекарств или когда помещают политика, например, Алексея Навального в одно ШИЗО за другим, чтобы сломить, это очень тяжко сознавать.

Ещё бывает тяжело, когда понимаешь, что заключенный в депрессии, а ты совсем не психотерапевт. Уговариваешь, подбадриваешь, а потом чувствуешь, что твой собственный ресурс истощается. Так я перестала писать одному парню из арестованных по делу штабов Навального», — делится Ася Шулбаева.

Татьяна Касьянова рассказывает: «Бывает тяжело, когда чувствуешь, что человек не твой и у тебя с ним очень мало точек соприкосновения, но человек при этом хороший. Настраиваешься на него и понимаешь, что вы всё равно очень разные. Но как бросить его там? Человек ждёт ответа на том конце, и это твоя зона ответственности. Если он не ответил, значит, не хочет отвечать, нет настроения — это понятно. Но если ты не отвечаешь, то это как-то нехорошо, потому что у меня больше возможностей, чем у заключённого. Со всеми по-разному.

Бывает и наоборот: когда ты понимаешь, что человек почти родной, и появляется желание не только написать, но и, может, чего-нибудь послать. И постепенно ты уже не только письма пишешь, но и передачи носишь, посылки собираешь и себя находишь уже в состоянии, когда тащишь 20 килограмм на почту. Например, так было с фигурантом дела “Нового величия” Вячеславом Крюковым. Вот как это получилось, как произошло? Сама даже не замечаешь, как в какой-то момент переходишь на совершенно другой уровень поддержки».

«Разные, разные, — отвечает Стас Таничев на вопрос о чувствах, возникающих при переписке с заключёнными, — потому что очень разные люди [оказываются в заключении]. Один человек немногословен, порой даже не очень поймёшь, что он имеет в виду и как воспринимает переписку и тебя как собеседника. С таким, конечно, сложно переписываться.

Бывают письма очень грустные, когда человек жалуется на свою жизнь. При этом необязательно, что он в депрессии: может, он просто душу отводит в письме, чтобы бодрость сохранить в своей обычной тюремной жизни. К этому надо спокойно относиться, не очень переживать, но и, естественно, не пропускать. Такому человеку стараешься теплые слова написать, но не жалостливые. Скорее бодрые, чем жалостливые. А бывает наоборот: политзаключённые пишут очень бодрые или очень философские письма. С ними интересно переписываться, и в процессе на время забываешь о том, что рядом тюремный контекст есть — просто, как с человеком на свободе, с ним говоришь».

Анна Межова: «Мне в целом сложно начинать какое-то общение с людьми, а при переписке ещё и человека не видишь. И ты о нём что-то уже знаешь, а он не знает о тебе ничего. Поэтому я немножко переживаю: а вдруг человеку неинтересно со мной общаться? С одной стороны, когда человек в тюрьме, он, скорее всего, рад новым общению и знакомствам, но это обычный человек, с которым могут просто не сложиться отношения. Но когда переписка уже установилась, то я очень жду письма и волнуюсь, когда долго не приходит ответ. И когда его получаю, то чувствую большую радость».

«Я стараюсь быть очень открытой, — рассказывает А.О., — и пишу заключённым, что они могут ныть и злиться, если есть желание, я всё пойму. Тяжело читать письма от людей, которые явно тоскуют по дому, по детям, по семье. Тяжело, потому что ты никак не можешь помочь. При этом очень радует, когда получается помочь. Например, один из собеседников писал, что у него очень холодно в камере, а одежду почему-то не передают. Я нашла тех, кто знает его адвоката. Связались. Теплые вещи передали. В основном я испытываю счастье, радость, наполненность. Я заряжаюсь ответами. Когда человек, которому дали 20 лет, пишет: “Ой! Какие формальности?! Такое творится! Давай на ты”. И пишет кучу всего интересного, рассуждает, ни слова про сроки или тюрьму. Или когда человек, которому светит пожизненное, довольный рассказывает о своем детстве. Или когда приходит открытка поздравительная. Мне. От того, кто сидит и сидеть будет очень долго. Я каждый раз, проходя мимо ящика почтового, смотрю: нет ли там писем? Прыгаю до потолка, получая каждый ответ».

«Братан, держись»?

В процессе поиска геро_инь для материала я столкнулся с тем, что все группы и чаты, посвящённые переписке с заключёнными, состоят практически полностью из женщин*. Тогда я специально начал искать пишущих мужчин, и это оказалось непростой задачей! Конечно, несколько мужчин, которые на регулярной основе пишут заключённым, я нашёл в итоге, но на фоне сотен женщин это выглядит скорее исключением. Об этом мы тоже поговорили с респондент_ками.

«У нас принято так, думаю, — высказывает предположение О.А. — Ведь мы живём в патриархальном обществе. Считается, что мужик должен быть мужиком. Нельзя распускать нюни. А что писать в письме мужчине? “Братан, держись”? И для этого целый лист бумаги? Также, я так понимаю, женщинам есть что сказать. Считается, что мы более разговорчивы. Ещё одна причина может быть в том, что в основном все политзаключённые — мужчины. Помимо патриархального общества, наше общество ещё и гомофобное: “Как я буду писать незнакомому мужчине? Не так поймут”. Хотя у меня есть знакомые мужчины, которые пишут политзаключённым. Я вижу их на вечерах подписания открыток».

Говоря о Новом годе в заключении, узники отмечают важность писем.

«Сделали торт из сгущёнки и коржей»

Монологи о встрече Нового года в заключении

Инга Игоревна

Ася Шулбаева не задумывалась над этим феноменом, но отмечает: «Знаю, что в нашей группе [“Сказки для политзаключённых”] мужчины есть. Хотя в обсуждениях участвуют редко. Может, потому что просто не любят писать? “Рассусоливать”, так сказать. Мол, дела (посылка, перевод денег) важнее слов. Тем, кто так считает и просто терпеть не мог в школе сочинения, я бы сказала: необязательно писать много. Необязательно, если нет желания, выкладывать всё про свою жизнь. Но и ограничиваться формальным общим “Держись, брат!” не стоит: они и так держатся. Вот просто представьте: находится человек в тюремной камере или бараке колонии, где нет ни-че-го. Нет привычных гаджетов. Нет интернета. Почти нет новостей с воли. Есть что поесть, скудное, есть койка-шконка и строгие правила. А ещё сокамерники, которые зачастую и по жизненному опыту, и по интеллекту принадлежат совсем к другому кругу. Там ещё и иерархия существует, напоминающая кастовую систему Индии».

Анна Межова отмечает, что женщины в целом больше занимаются помогающие активизмом, чем мужчины: «Почти все люди, которых я лично знаю, которые занимаются помощью политзаключённым, — это женщины. Отсюда уже идёт то, что они и пишут чаще».

Стас Таничев — единственный из геро_инь материала мужчина — оправдывает собратьев по гендерной принадлежности: «Ну, во-первых, на вечерах открыток я все-таки мужчин регулярно вижу. Хотя, может быть, и там девушки в большинстве, но мужчины туда приходят и подписывают открытки. Так что мужчины есть, приходят, но девушки как бы…не знаю. Возможно, мужчины загружены повседневной работой добычи денег и стереотипами, которые заставляют их все силы в это вкладывать, чтобы добывать мамонта для семьи. А девушки в меру существующих в обществе стереотипов легче позволяют себе проявлять эмпатию. Не то чтобы у них её больше, чем у мужчин, но они легче ее проявляют. Поэтому они чаще участвуют во всяких благотворительных и волонтёрских инициативах».