Если вы находитесь в России или планируете в нее возвращаться, вам нельзя репостить наши материалы в соцсетях, ссылаться на них и публиковать цитаты.
Подробнее о том, что можно и нельзя, читайте в карточках.
«Смольный без границ», независимый образовательный проект, который создали бывшие преподаватель:ницы факультета свободных искусств СПбГУ, открыл прием заявок на шесть бесплатных летних курсов. Податься можно на сайте проекта до конца мая. В программе — феминистская поэзия, независимое кино и многое другое. А чтобы вам было легче выбрать курс, представляем подборку книг, которые рекомендуют сами преподаватель:ницы.
- ИллюстраторкаИллюстраторкаТвоя Душа
- Публикация13 мая 2024 г.
Что за «Смольный без границ»?
Программа бесплатных онлайн-курсов университетского уровня, которые читаются как на русском, так и на английском языках. По прохождении курса можно получить кредитыАктуально для тех, кто параллельно учится в учебном заведении. Это значит, что ваша финальная оценка и сам факт прохождения курса может быть вписан в транскрипт того вуза, где вы учитесь. Организация, от которой вы получите кредиты, — Bard College (объявлен «нежелательной организацией» в России).. Главная особенность курсов Смольного в том, что лекционный формат сводится к минимуму, а от студенто:к предполагается активное участие в парах.
Подборка литературы, которая поможет определиться с курсом
Мы попросили преподаватель:ниц «Смольного без границ» порекомендовать потенциальным студент:кам по одному тексту, который так или иначе связан с их курсами.
Если вам нравится история
Джон Дарвин, «После Тамерлана. Восхождение и закат глобальных империй, 1400–2000» — совет Виктора Апрыщенко с курса «Глобальные Средние века?» (курс читается на английском языке)
Что такое империя и каковы ее исторические формы? На вопрос, которым задаются поколения исследователей, Джон Дарвин, профессор Оксфорда, отвечает в опубликованной еще в 2007 году, но и поныне не утратившей значения книге. По его мнению, истоки современной глобализации следует искать не в тесном пространстве Европы, а на просторах Евразии. Утверждение Дарвина о том, что для мировой истории империи являлись скорее нормой, чем исключением, — одновременно и противоречиво, и привлекательно.
Ко второй половине XX века, когда многие бывшие колонии обрели независимость, а национальные государства стали нормой, Европа вновь заняла центральное место в изучении всемирных империй. Против такого подхода и выступает Дарвин, для которого глобальная история является в меньшей степени историей европейских завоеваний и подъема Запада. И в большей — историей сопротивления Евразии единству и унификации. Обращение к глобальной и не западно-центричной истории, где место находится альтернативным стратегиям интеграции, а само прошлое представляется «садом расходящихся тропок», не утрачивает значимости в условиях роста правого национализма, против которого историкам все еще не удалось отыскать эффективного противоядия.
Йохен Хелльбек, «Революция от первого лица: дневники сталинской эпохи» — совет Ильи Калинина с курса «Русская культурная революция 1920-х — 1930-х годов»
В эпоху Холодной войны возникло понятие Homo Soveticus, которое должно было дать внешнему наблюдателю исчерпывающее представление о том, что такое советский человек. Винтик тоталитарный машины, незамутненный сомнениями белокурый комсомолец, «пидорас, выкованный из чистой стали с головы до пят», как высказался Ерофеев в своей работе «Москва — Петушки». Не буду ставить под сомнение поэтическую точность ерофеевской формулировки. Однако хотелось бы все же заглянуть по ту сторону этой цельнометаллической оболочки.
Именно это позволяет сделать книга Йохена Хелльбека. Проект строительства нового типа культуры прочитывается в ней как сложное и напряженное пространство взаимодействия различного рода дискурсов (от резолюций партийных съездов до автобиографий и личных дневников обычных людей), перформативный эффект которых был направлен на формирование нового типа сознания и самоосознания. На наших занятиях мы будем говорить не только о том, кто выступает инстанцией этого конструирования (индивид, идеологические аппараты государства или его репрессивные органы), но и о том, что является дискурсивным материалом этого конструирования (литература и кинематограф, социальные практики и научные представления, политические программы и дебаты о «половом вопросе»).
Если вам нравится искусство
Скотт Макдональд, «Критическое кино 2: интервью с независимыми режиссерами» — совет Маши Годованной с курса «Кино-дневник: архивирование повседневности» (курс читается на английском языке)
С конца 1980-х годов Макдональд встречался с разными представитель:ницами американского независимого кино и кино-авангарда и брал у них глубинные интервью, а затем выпустил их в виде серии «Критическое кино» — порядковый номер указывает на том издания.
Во втором томе собраны интервью с 18 кинохудожни:цами и режиссер:ками: Энн-Шарлотта Робертсон, Лора Малви, Йоко Оно, Трин Т. Минь-Ха, Сью Фридрих, Ивонна Райнер, Йонас Мекас, Джеймс Беннинг, Майкл Сноу, Годфри Реджио и другие. Книга является ценнейшим источником прямой речи киноавторо:к, которая позволяет погрузиться в их творчество, узнать художественные интенции и точнее понять подходы, методы и стратегии их работы.
Сесилия Викунья, «Прекарность. Искусство и поэзия Сесилии Викуньи» — совет Галины Рымбу с курса «Экспериментальная феминистская/женская поэзия»
Это книга с избранными поэтическими и визуальными работами Сесилии Викуньи — современной чилийской экофеминистской поэтессы, активистки и художницы, чьи большие персональные выставочные проекты недавно были показаны в Музее Соломона ГуггенхаймаНаходится в Нью-Йорке. и в галерее Tate ModernНаходится в Лондоне..
Викунья создает стихи, книги, визуальные работы и инсталляции с использованием «кипу» (quipu на языке кечуаНарод в Южной Америке. означает «узел») — древнихИспользовались еще в III тысячелетии до нашей эры в доинкских цивилизациях. форм коренного узелкового письма, которое было уничтожено с появлением испанских колонизаторов на южноамериканском континенте. В этой книге содержатся как работы Викуньи с использованием «кипу», так и фотодокументация ее перформансов (включая знаменитый стакан молока на поводке из красной нити) и стихи, сопровождающие их.
Письмо Викуньи можно воспринимать визуально и тактильно, а ее отдельные поэтические книги могут быть буквально пронизаны или переплетены нитями. Представление письма как плетения, а языка и памяти как особой связанности — ключевой мотив в ее творчестве с 1960-х годов. У нее также есть визуальные стихотворения, которые выглядят как вышитые объекты или асемическоеПисьмо без слов. Визуальная поэзия, созданная из символов. письмо, созданное особыми способами укладывания нитей.
Творчество Викуньи — это важный пример того, как могут сплетаться поэзия и современное искусство, экологическое и феминистское мышление, телесность и политика, культурная память и активистское высказывание. Викунья говорит о разрушении и сохранении жизненных сред, женской субъектности и культурной идентичности, эмансипации коренных общин и восстановлении утраченных миров.
Если вам нравится философия
Дерек Джармен, «Витгенштейн» — совет Гарриса Рогоняна с курса «Витгенштейн: язык, мир, этика»
Фильм Дерека Джармена «Витгенштейн» давно уже стал культовым и считается классикой независимого кино. Будучи почти гротескной биографией философа Людвига Витгенштейна, фильм, как утверждал сам Джармен, скорее посвящен его философии, а не жизни. На первый взгляд Витгенштейн предстает в фильме чересчур странным, комичным персонажем. Как если бы режиссер опирался на все то, что рассказывали об эксцентричности философа знавшие его люди. Но на самом деле идея Джармена заключалась в другом: странные и эксцентричные — это мы. Такими Витгенштейн видел многих людей вокруг себя (и в первую очередь философов).
Именно в этом смысле следует понимать слова о том, что этот фильм о философии, а не о жизни Витгенштейна — поэтому он может стать лучшим введением в философию Витгенштейна. Художник в лице Джармена лучше многих уловил то, как Витгенштейн с недоумением смотрит на мир вокруг себя. Присущие фильму аскетизм (он снят буквально на копейки) и лаконичность (ни одной лишней детали или второстепенного эпизода) позволяют Джармену добиться той самой ясности, к которой так стремился в своих идеях Витгенштейн.
Джон Максвелл Кутзее, «Элизабет Костелло» — совет Гарриса Рогоняна с курса «Философия и литература о моральном чувстве»
Этот роман являет собой пример того, о чем многие и так знают: литература ничуть не уступает философии в том, чтобы ставить перед своими читателями подлинно философские проблемы. При этом она не становится второстепенной иллюстрацией к философским идеям. Иными словами, ей удается многое из того, что не удается философии. В частности, показать, почему некоторые события нашей жизни на время лишают нас дара речи (по крайней мере, способности внятно рассказать о них и дать им правдоподобное объяснение), хотя, казалось бы, находятся у всех перед глазами.
В книге речь идет не столько о «трудных очевидностях», сколько о том, как мы относимся к ним и какую роль они играют в нашей жизни. Более того, роман саму философию (с ее часто предсказуемым подходом и восприятием таких «трудностей») подчиняет своим художественным задачам. Главная героиня писательница Элизабет Костелло приезжает в один из американских колледжей, где ей должны вручить литературную премию. Все действие разворачивается непосредственно накануне, во время и после ее лекции. Тему этого выступления многие ошибочно поняли как выступление в защиту прав животных, да еще и с некорректным упоминанием Холокоста. На самом же деле Кутзее настолько хорошо просчитал подобную реакцию, что некоторые философы в своих отзывах на его роман буквально повторили многое из того, что отдельные персонажи в произведении говорили самой Костелло о ее лекции. А такие уроки философам дорогого стоят.
