Активизм не тянет на стратегию борьбы с путинизмом

Такой стратегии не было

Армен начинает с того, что у оппозиции была стратегия, которая не сработала. А именно — ставка на мирный, ненасильственный протест в надежде на раскол элит. Это сомнительная интерпретация протестов последних пяти лет. Коротко изложу их историю с другого ракурса.

Согласованные митинги «в загончике» стали редкостью уже в 2017–2018 годах. Когда Навальному начали отвечать отказом на любые попытки согласования митингов, он и его команда перешли к «несогласованным» акциям-прогулкам. Те, кто участвовал в протестных акциях до 2017 года, помнят термин «несанкц», который отличал привычные согласованные с властью митинги от новых. К началу пандемии в 2020 году жанр согласованных митингов без задержаний практически исчез, все акции по умолчанию стали несанкционированными и небезопасными. Причём касалось это не только Москвы и Санкт-Петербурга, но и десятков других городов, в которых работали штабы Навального.

Рассказ об аресте за участие в антивоенном митинге

Взгляд из спецприёмника: ограничения и возможности

Коллективное эссе-воспоминание об опыте заключения в спецприёмнике «Сахарово»

миндаль

Это был серьёзный переход, который никак нельзя назвать деэскалацией протеста со стороны митингующих. Основная часть оппозиции перестала считаться с запретами власти и рискнула перейти от комфортного формата «съездим на Сахарова, потом в кафе зайдём — и по домам» к уличному протесту с рисками В новом формате существенно выросла вероятность задержания, избиения, административного штрафа или ареста и даже уголовного дела. В лучшем случае каждая массовая акция сулила активному протестующему разъезды до ночи по отделениям полиции с передачами для задержанных товарищей.

На это Армен может возразить, что такой уровень протестов всё равно является слабым, потому что протестующие даже не давали отпор тем, кто их избивал и задерживал.

Равнение на латиноамериканскую герильюГерилья — это партизанская война. кажется мне нерелевантным и неадекватным реалиям российского общества. Мы видели, как всплески сопротивления одиночных митингующих быстро и неминуемо приводили к уголовным наказаниям.

Совершенно очевидно, что превосходство в силе у власти настолько велико, что любая попытка массового физического сопротивления на площади мгновенно привела бы к жесточайшему подавлению с лужами крови и посадками сотен активистов. Это многократно уменьшило бы численность участников протестов до пары тысяч, то есть маргинализировала бы протестное движение до уровня 2007–2010 годов.

Учитывая это, неверно говорить о том, что характер протестов был задан неким моральным выбором ненасилия, как это описывает Армен. В действительности такого выбора не было, хотя у некоторых людей и могли быть подобные объяснения постфактум.

А какая стратегия тогда была?

Если оппозиция не делала ставку на мирный протест и деэскалацию, то на что она рассчитывала? С оговоркой о том, что оппозиция всегда была разнородна и не имела единого плана, я выделю одну — по моему мнению, ведущую — стратегию: увеличение ресурсов, которое, в сочетании с подходящими обстоятельствами, позволило бы сменить режим.

Одновременно с описанной качественной трансформацией протестов заметно росла и их численность. Оппозиция, прежде всего в лице Навального, проделала огромную работу над расширением своей аудитории и организационной структуры.

Это могли хорошо почувствовать на себе, например, участники избирательных кампаний в Госдуму в 2016 и в Мосгордуму в 2019 годах в Москве: всего за три года уровень охвата и вовлечения сторонников, как и уровень фандрайзинга, выросли. В частности, на выборах в Мосгордуму беспрецедентно много независимых кандидатов смогли собрать необходимые подписи для регистрации, что является сложной инфраструктурной задачей, практически невыполнимой для оппозиции образца 2016 года.

«В то время как антипутинская оппозиция деэскалировала протесты и подстраивалась под новые запреты (надо подать уведомление о проведении акции? окей. нужно поставить рамки металлоискателей? хорошо), власти, наоборот, эскалировали конфликт с обществом и заводили уголовные дела по все более надуманным причинам — от бумажного стаканчика, брошенного в мента, до лайков и шуток в твиттере».

Когда Армен пишет, что «власти, наоборот, эскалировали конфликт с обществом и заводили уголовные дела по все более надуманным причинам», он опускает соображение, что всё это было реакцией власти на рост протестного движения и способностей оппозиции.

Если бы власть заморозила свою репрессивность и административное противодействие на уровне 2016 года, то последующее развитие обернулся бы для Кремля потерей власти в следующие 10 лет

Ещё про российский режим

«Российский режим — отрыжка глобального неолиберального мироустройства»

Постколониальная исследовательница Мадина Тлостанова — о деколонизации, прошлом и будущем России

Кирилл Букетов

Без преследования оппозиции, репрессий участников митингов и отстранения независимых кандидатов от выборов Кремль постепенно терял бы контроль как над выборными должностями и своей электоральной легитимностью, так и над «улицей». Неслучайно репрессии против команды Навального усилились после первых успехов "Умного голосования", активизации региональных штабов и стремительного роста численности объявленных ими протестных акций. Самого Навального отравили во время турне по регионам в ходе избирательной кампании 2020 года.

Таким образом, в течение по меньшей мере пяти предшествующих войне лет российская оппозиция постоянно наращивала аудиторию, прокачивала организационные способности и увеличивала свои электоральные и мобилизационные возможности. Это происходило не так быстро, как многим бы хотелось. Но само предположение о том, что оппозиция в принципе могла бы побороть путинизм в 2010-х годах, используя другие подходы, является ошибочным.

Откуда оно берётся?

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Уличный протест vs профессиональная революционная политика

Рассуждения о том, что оппозиции следовало действовать решительнее и радикализировать протестные акции, выглядят так, будто у нее за спиной была широкая общественная поддержка. В действительности лишь малая часть общества знала хоть что-то о деятельности оппозиции, кроме образов из кремлевской пропаганды.

Оппозиционные политики не получают сторонников просто по факту объективного недовольства граждан своим положением и ситуацией в стране. Приобретение сторонников и наращивание политического влияния — трудоёмкая задача, которая предполагает многолетнюю работу в трёх направлениях: размеры аудитории и каналы коммуникации с ней, эффективная инфраструктура участия и идеология.

Каналы коммуникации

Публичная политика начинается с аудитории: до какого количества людей вы можете дотянуться своим политическим посланием? Нельзя просто начать говорить правильные вещи в своих соцсетях и требовать от журналистов распространять информацию о вас.

Создание своего медиа с большим охватом требует больших денег и компетенций. Главный пример здесь снова команда Алексея Навального: они первыми создали ютуб-канал, через который могли транслировать свою точку зрения и призывы на несколько миллионов человек. Это было недостижимым масштабом для всей предыдущей оппозиции при Путине.

Какие сейчас планы у Штабов Навального?

Перезапуск Штабов Навального, возможные утечки, горящие военкоматы и сепаратизм — интервью с Иваном Ждановым

Задаем вопросы, которые волнуют нас и низовых активисто_к

Шура Гуляева

Создание инфраструктуры участия

Затем зрителей нужно конвертировать в активных участников. Если показать людям ролик о коррупции и в конце призвать штурмовать Кремль, то вы получите нулевой (если не отрицательный) эффект. Работающая инфраструктура участия предполагает разные уровни вовлечения от самого простого (например, сделать репост или пожертвование) до самого погружённого (стать членом команды). Она работает по принципу воронки — снижает барьеры для входа в активную политическую деятельность и постепенно вовлекает людей на следующие уровни.

Пример такой инфраструктуры участия — некоторые избирательные штабы. Выше я упоминал избирательные кампании как важный механизм наращивания политических ресурсов. Так избирательная кампания Михаила Лобанова в Госдуму в 2021 году дала на выходе новую команду с новой аудиторией.

Можно подумать, что успешное участие в выборах ничего не говорит о способностях протестного движения, но ошибочно противопоставлять электоральные кампании и уличные протесты, потому что хорошая избирательная кампания требует больших организационных ресурсов и работы с аудиторией, что важно и для протестного движения.

Система идей

Далее, что вы будете говорить людям, которых приглашаете к участию? Недостаточно сказать, что вы объединяете хороших людей, чтобы бороться с плохими Это может подействовать только на тех, кто уже с вами, но не на сомневающихся. В политике люди нуждаются в представлениях о том, где мы как общество находимся, как мы к этому пришли и что может быть дальше. Если вы не можете удовлетворить этот запрос своей аудитории, то у вас не получится удержать ее и тем более мотивировать на какие-то действия.

Представьте, что человек перед вами не симпатизирует путинизму и вместе с тем не понимает, чего добивается оппозиция, но готов вас выслушать, потому что хочет разобраться со своим чувством недовольства властью. Готов ли у вас убедительный нарратив, который побудил бы его участвовать в политике и отстаивать те взгляды на власть, общество и экономику, в которые вы сами верите (будь вы социалистом, либералом или консерватором)? Словами «они охренели», «всё украли» и тому подобным не отделаться. У вас должна быть целостная система идей, которая дает ответы на вопросы:

1. Почему власть устроена так плохо;
2. Как она должна быть устроена;
3. Что мы можем и должны для этого сделать.

Почему некоторые россиян_ки всё же поддерживают власть?

Зачем россиян_кам «сильная» Россия и почему ее должны бояться?

Как сторонники войны осмысляют милитаризм, геополитику и свое благополучие в военные времена

Соня Василькова

Все три пункта — аудитория, инфраструктура и идеология — большие, сложные и стратегические задачи, которые часто требуют десятков лет вложений сил, времени, денег и, к сожалению, сломанных судеб «профессиональных» революционеров

Попробуйте ответить себе на вопрос о том, в каком состоянии находилась эта работа у оппозиции в последние десять лет и кто вообще ей занимался. С этой перспективы видно, что уличные акции не являются единственным и даже самым главным вопросом деятельности оппозиции.

Активистская политическая модель

Политические активисты за редкими исключениями слепы к этим вопросам, потому что зациклены на митингах, пикетах и разного рода акционизме и не имеют опыта системной работы над построением политического движения.

Обратимся к ещё одному интересному замечанию Армена.

В последнее время я много общался с антивоенными активист_ками и журналист_ками о том, как они оценивают свою работу спустя почти год с начала полномасштабной войны. Большинство из них (нас) выгорели и не видят в ней никакого смысла. Я думаю, отчасти дело в том, что большая часть этой работы связана не с сопротивлением, а с помощью и лечением симптомов — эвакуация, помощь беженцам. Наши действия не приближают конец войны, они только облегчают ее последствия.

Это точное наблюдение, но Армен останавливается на полпути и не делает главного вывода: активизма недостаточно для развития политического движения. Армен утверждает, что сопротивление позволит людям не выгорать, но сопротивление в его описании — это лишь радикальный вид активизма, а не системная работа. Любой активизм проходит быстрый путь от всплеска энтузиазма до выгорания, потому что не может привести к осязаемым результатам, соизмеримым с теми целями, которые его мотивировали. С предлагаемым Арменом сопротивлением будет то же самое.

Отдам должное активистам: это смелые люди, которые публично высказывают то, о чём многие думают и переживают. Но также скажу честно, что активизм сам по себе не может приводить к политическим изменениям. Политика — это массовая коммуникация и организация коллективных действий. Ни того, ни другого активизм сам по себе не создаёт Он может быть хорошим способом отреагировать на несправедливость и удовлетворить протестный импульс. Но без профессионального проекта он не может иметь политических последствий.

Что же делать?

Сначала нам следует признать, что при существующих ресурсах у оппозиции нет способов остановить войну и свергнуть диктатуру, поэтому любые споры о тактических методах достижения этих целей бесплодны. Неподготовленный человек не переплывёт Ла-Манш ни кролем, ни брассом.

Объективно, для борьбы с путинизмом (или его продолжением) требуются силы в десятки раз превосходящие всё, что имела оппозиция до 24 февраля 2022 года, а тем более то немногое, что имеет сейчас. Неизвестно, позволят ли обстоятельства набрать эти силы и удачно их применить. Но в той мере, в которой это зависит от нас, мы должны работать именно в стратегической перспективе и адекватно осознавать масштаб задачи. Оппозиция образца 2005–2015 годов много раз пыталась взять власть наскоком, всерьёз рассчитывая на то, что режим вот-вот падёт от очередной атаки. Теперь мы накопили достаточно опыта, чтобы понять, что всё гораздо сложнее.

Армен верно замечает, что «у нас не появится никакой власти, если мы не сможем взять ее в свои руки». Но некое сопротивление само по себе не помогает борьбе за власть, хотя и может наносить неприятные уколы системе. Цитата Майнхоф в конце статьи Армена — хорошее напоминание о порочности такого подхода, учитывая судьбу RAF.

Борьба за власть с таким сложным и разветвлённым режимом, как путинский, не может сводиться к силовому противостоянию, потому что он всё ещё имеет крепкие социально-экономические опоры

Было бы крайне наивно думать, что вся страна сидит в страхе перед Путиным и мечтает о героях-партизанах, которые бросят ему вызов и призовут к сопротивлению.

Реальная борьба за власть строится на трёх описанных выше составляющих: (1) размер аудитории и средства коммуникации с ней, (2) инфраструктура участия для конвертации аудитории в сторонников, (3) идеология для наполнения этого процесса смысловым содержанием. Ничего из этого не обсуждается в дискуссиях о поджогах военкоматов и методах протеста. В них по умолчанию предполагается, что где-то уже есть «десятки миллионов россиян, которые не поддерживают действия правительства», а у нас есть способы коммуникации с ними, инфраструктура для коллективных действий и стройная система идей, так что остаётся только выбрать метод свержения режима.

Что касается тех, кто поджигает военкоматы, ведёт рельсовую войну и занимается другими акциями прямого действия, — о них хорошо написал Ленин в статье «Партизанская война». По Ленину, задача революционной партии в том, чтобы обобщать и анализировать стихийно возникающие формы протеста и сопротивления для учёта и встраивания их в революционную стратегию. Зацикленность на отдельных формах только сужает взгляд и мешает увидеть большую картинку.

«В различные моменты экономической эволюции, в зависимости от различных условий политических, национально-культурных, бытовых и т. д., различные формы борьбы выдвигаются на первый план, становятся главными формами борьбы, а в связи с этим, в свою очередь, видоизменяются и второстепенные, побочные формы борьбы. Пытаться ответить да или нет на вопрос об определенном средстве борьбы, не рассматривая детально конкретной обстановки данного движения на данной ступени его развития — значит покидать совершенно почву марксизма».

В наших современных реалиях вместо революционной партии можно говорить об инфраструктуре оппозиционного движения, описанной выше. Хорошо бы такая инфраструктура умела кооптировать партизан, но это не главный вопрос о ней на сегодня.