Михаил Лобанов оставался одним из немногих оппозиционеров, которым удавалось а) быть на свободе в России б) продолжать работать

Давление силовиков и отъезд из России

Почему ты решил уехать именно после увольнения, а не после ареста в декабре 2022 года? Как к решению остаться тогда отнеслись близкие?

С первых дней войны мы с супругой Сашей Запольской пытались понять, в каком случае уезжать, но не могли расписать идеальные варианты, потому что ситуация менялась слишком быстро. Поэтому мы оценивали все в моменте. Каждый раз, когда возникал риск, по возможности брали паузы и убирали эмоции. Главный критерий был такой: если нахождение в России оставляет возможность для политического действия вместе с другими людьми, то остаемся, несмотря на риски. Но я никогда не давал обещаний остаться при любых условиях.

Когда меня объявили23 июня 2023 года. иностранным агентом и лишили возможности преподавать, нам стало понятно, что властям принципиально, чтобы я не мог зарабатывать на жизнь как преподаватель, а это значит, что из всех вариантов давления, о которых в том числе говорилиУтром 18 мая 2023 года к политику Михаилу Лобанову пришли с обысками. Позднее его отпустили из СК в статусе свидетеля по «делу Ильи Пономарева». В декабре 2022 года у Михаила также проходили обыски по делу, связанному с Ильей Пономаревым. оперативники во время обыска, останется только уголовное дело.

Но даже если бы меня не сразу заключили в СИЗО, возбудив уголовное дело, в это время я бы не смог заниматься общественно-политической деятельностью, потому что лишился бы возможности просто зарабатывать [преподаванием] на существование. Мне бы пришлось заниматься поиском работы и ничего более.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Как ты себя чувствуешь после отъезда?

Мы рассматривали отъезд как один из потенциальных сценариев всегда, поэтому он не стал большим потрясением. Мой первый этап политической командировки пришелся на страну, которая входила в СССР. Здесь у меня немало знакомых, многие говорят на русском. Переезд пришелся на период, который и так был бы отпуском в школе и университете, поэтому ничего сильно травмирующего для меня не произошло.

Ты называешь отъезд «командировкой» и не используешь слово эмиграция, почему?

Я представляю эмиграцию скорее как окончательную смену страны и выстраивание в ней жизни. По моим прогнозам, в России в обозримой перспективе начнется политическая трансформация. В это время я рассчитываю вернуться и принимать в ней активной участие, а находясь вне России — приближать ее.

Ты писал, что много месяцев обсуждал командировку с единомышленниками. Кого ты сейчас считаешь ими?

По поводу отъезда я активно советовался с теми, кто участвовал в кампании 2021–2022 года, и теми, с кем хотелось бы наладить более тесное взаимодействие. Но круг единомышленников при этом можно понимать шире. Это люди, которые, находясь внутри России, интересуются тем, что происходит, не пытаются отгородиться от политической жизни и участия. С другой стороны, это те, кто по разным причинам был вынужден уехать и при этом сознательно продолжают находиться внутри российской политической жизни, хотят в ней участвовать и ждут момент, когда смогут в нее включиться.

Это те, кто понимают, что проблема не только в Путине или узкой группе вокруг него, и считают, что России нужны глубокие социальные преобразования — больше, чем просто перезапуск путинизма образца 2007 или 2018 года.

Больше, чем возвращение в довоенную Москву пусть без Путина, но с тем же Собяниным наверху. Кто согласен с тем, что эта война и нынешний режим были порождены процессами, завязанными на вопиющем экономическом неравенстве, которое берет свои корни еще в 90-х годах. Кто уверен в том, что нужна принципиальная демократическая трансформация, которая заключалась бы не только в том, чтобы у нас честно считали голоса, но и в том, чтобы население, находящееся сейчас в уязвимом положении из-за системы занятости, было защищено.

Зачем нам международная левая коалиция и как она может выглядеть

На время командировки ты поставил две задачи, которые «не сдвигаются с мертвой точки», но особенно не пояснял их. Можешь рассказать подробнее? Почему за них не брались до этого?

Первая — появление массовой организации за рубежом, которая будет ориентирована на тех, кто уехал из России. Пока я не вижу серьезных усилий в этом направлении. Мне кажется, надежды на продвижение здесь в первую очередь связаны с теми, кто использует левую оптику при взгляде на мир и политические процессы.

Второе — это взаимодействие с зарубежными прогрессивными демократическими силами, чтобы сформировать интернациональную коалицию. Такие есть во многих странах: «Непокоренная Франция»Французская левая политическая партия, основанная в 2016 году. На последних президентских выборах кандидат от партии Жан-Люк Меланшон набрал 21,95% голосов, заняв третье место., Демократические социалисты АмерикиОбщественно-политическая организация в США, основанная в 80-е годы. Крупнейшая социалистическая организация в стране, объединяющая почти 100 тысяч участни_ц.. Было бы здорово, если бы война в Украине перестала быть для них «трудной темой» и дала толчок к перезапуску международного левого движения. Интернациональная коалиция сможет посылать сигнал: после исчезновения путинского режима мир будет заинтересован в том, чтобы простые люди в России смогли спокойно жить. Для них это поражение [России в войне] будет не концом жизни, а, наоборот, откроет возможности для России, которые созвучны интересам большинства.

По обоим направлениям должны быть проекты, которые покажут, что после ухода правого консервативного правительства Путина, которое ориентировано на экономические интересы верхушки олигархов, бизнесменов, чиновников, может появиться альтернатива, которая поставит вопрос об уничтожении офшоров, справедливом налогообложении и сохранении денег внутри России.

Почему это не делалось другими?

Нам кажется, что в российском обществе выросла левая среда и леводемократический запрос, но до определенного момента это не находило отражения в «высокой» политике. Поэтому у нас образовалось отставание от большинства стран западной и северной Европы, где уже есть мощный левый фланг, массовые партии, связанные с профсоюзами, левые политики, между которыми идет дискуссия и конкуренция.

В России же политическая оптика у публичных оппозиционеров очень отличается от усредненных запросов части российского общества. Например, многие политики гораздо более правые, чем запросы активного сегмента российской молодежи. Таким людям гораздо труднее инициировать процесс объединения, на мой взгляд. Сложно требовать от правых оппозиционеров, чтобы они нашли общий язык с прогрессивными левыми в мире, — они просто по-другому смотрят на вещи. На левом фланге разумнее ожидать появление интернационалистских проектов.

Как левеют студенты

«Студенческое движение в России — это маленькие огонечки в чернеющем костре»

Студент_ки из России и Франции рассказали DOXA о своем опыте политического активизма

Ксения Яхно

Входит ли в понятие «прогрессивности» недавний запрет на трансгендерный переход в России, проблемы феминизма и ЛГБТК+ сообщества?

Безусловно. Мне кажется, на волне общественной кампании против закона о запрете трансгендерного перехода мы видели, как меняется ситуация. В этот момент был очевиден разрыв между запросом людей среднего возраста, молодежи и позицией публичных лиц российской политики, которым казалось, что этих тем нельзя касаться, потому что они отнимают поддержку у оппозиции. Однако в итоге политическим фигурам пришлось менять свою позицию, следовать за обществом и впервые подбирать слова, чтобы заговорить о трансгендерности.

К сожалению, закон о запрете трансгендерного перехода не удалось остановить, но нельзя сказать, что эта кампания прошла бесследно. Усилия тех, кто ее делал, будет иметь важные последствия.

Какую форму ты видишь для массовой политической силы и кто в нее должен входить?

Можно перебирать слова «движение», «партия» и так далее. Мы скорее отталкивались не от организационной структуры, а планировали создать конкретные проекты и направления, где будет место для людей, оказавшихся в разных уголках мира. К примеру, мы занимаемся кампанией в поддержку Бориса Кагарлицкого и с середины сентября планируем очные мероприятия в разных городах мира. В долгосрочной перспективе нужно касаться не только политзаключенных — понятно, что это достаточно очевидная тема, когда мы говорим о том, что может связывать людей внутри и вне России.

Сейчас проходит забастовка работников московского метрополитена, где есть настоящий профсоюз, который защищал сотрудников от увольнений, в том числе тех, кто оказался в слитых базах Навального. У работников мало выходных и много переработок. Поэтому профсоюз инициировал кампанию, в ходе которой сотрудники, у которых ухудшилось состояние здоровья, массово берут больничный. Это форма коллективного действия, чтобы привлечь внимание общества и руководства.

После запуска нескольких проектов мы откроем уже общедоступную платформу. Конечно, находясь за рубежом, сделать организацию массовой внутри России невозможно: это слишком рискованно. Но мы считаем важным, чтобы наша организация была нацелена на внутрироссийские процессы.

Российская система будет и дальше производить конфликты, решать которые она умеет только подавлением. Поэтому важно, чтобы люди, борющиеся с ней, чувствовали поддержку — мы должны помогать им информационно, через акции солидарности, тем самым делая их борьбу видимой для всего мира.

Важно, чтобы весь мир видел, что в России идет социальная жизнь, борьба, что люди не смирились и Россия не безжизненное обезлюдевшее поле, по которому ходит Путин и его ватагаСборище, толпа., а все остальные забиты по углам либо этому подчиняются. Нужно, чтобы в мире было более комплексное представление о России. Что Россия — это не результаты соцопросов, даже если их провел «Левада-центр», а сложное гражданское общество, этим похожее на другие страны.

«Любой социальный протест в России — на самом деле антивоенный»

Иногда можно столкнуться с тем, что люди, которые ведут локальные кампании, поддерживают общий курс российской политики. Например, на экопротестах могут встречаться стронники Путина. Что ты об этом думаешь?

Это может принимать разные формы. На самом деле лоялистов, которые сознательно выступают против чего-то, не так много. Чаще всего это связано с представлением о том, что власти нужно просить, а не требовать. Например, видео родственников мобилизованных. Конечно, отчасти они искренне говорят о поддержке войны, но при этом в значительной степени это следование уже сложившемуся канону.

Есть представление, что если вы выражаете глобальную поддержку правительству и при этом высвечиваете свои небольшие проблемы, то это с большей вероятностью приведет к успеху. Но это не значит, что людям действительно нравится происходящее в стране. Поэтому с такими активистами все равно нужно работать, когда они озвучивают социальные проблемы. Мне кажется, важнее то, что они реально делают, чем некая обертка, которую они используют исходя из своих странных представлений о тактике.

Почему нам нужна локальная политика

Зачем заниматься муниципальной политикой в России после 24 февраля?

Муниципальный депутат Александр Замятин — о том, почему местная политика все еще важна для построения демократии в России

Александр Замятин

Почему локальные кампании важны в условиях войны?

Конечно, с началом войны ситуация во всех сферах ухудшилась. Часть людей уехала, другие деморализованы происходящим, но и с этим важно работать.

Любой социальный протест в России — на самом деле антивоенный, даже если об этом не говорится и не думается. Нельзя ничего обесценивать.

Любое мероприятие против ликвидации предприятия или за справедливые зарплаты, конечно, связано с антивоенной повесткой и политической трансформацией, о которой мы говорим. Любой низовой протест по социальным или трудовым вопросам ставит под сомнение монополию небольшой горстки бизнесменов и чиновников решать все за всех. Именно эта небольшая группа и позволила принять решение о начале войны, которая не была нужна никому, кроме кучки фашиствующих маргиналов. Очевидно, что если бы до 24 февраля людям дали возможность обсудить целесообразность вторжения в соседнюю страну, то никакой войны бы не было.

«Хочу, чтобы улетели в помойку все репрессивные законы с начала правления Путина»

В какой момент ты почувствовал себя не локальным активистом, а уже узнаваемым политиком?

Узнаваемость появилась только на выборахНа выборах в Госдуму 2021 года Михаил Лобанов выдвинулся по Кунцевскому одномандатному округу в Москве. Его главным конкурентом был поддержанный Собяниным и «Единой Россией» пропагандист Евгений Попов. По результатам голосования на участках Лобанов лидировал с отрывом в 10 тысяч голосов, но после публикации результатов ДЭГ проиграл. в Госдуму. Тогда мы привлекли большое внимание, поскольку организовали схему наблюдения с альтернативным подсчетом голосов. Периодически меня узнавали люди на улице и поддерживали антивоенную позицию, спрашивали, в чем можно поучаствовать, — раньше такого не было.

Что бы ты изменил в своей кампании сейчас?

Я бы поправил выход из кампании. В 2021 году мы завершали выборы нервно, в том числе из-за полицейского давления и попытки обжаловать электронное голосование. Все это выжгло и команду, и меня, и мою жену Сашу, мы несколько месяцев болели. Было ощущение успеха, но не было ресурса, чтобы в первые месяцы после кампании заняться чем-то еще. Нам нужно было перенаправить людей, которые не были сильно вовлечены в саму кампанию, но могли подхватить что-то уже после выборов: например, заняться протестными акциями, работой с районными активистами.

В каком направлении ты планировал развивать политическую деятельность сразу после окончания выборов? Как война изменила планы?

После выборов в Госдуму 2021 года мы поняли, что вещи, на которые мы делали ставку, оправдались. Так, мы предполагали, что в России за последние 15 лет выросла левая среда, которая особенно заметна в крупных городах, где есть много университетов, исследовательских институтов и академической молодежи. Часть людей начала видеть самореализацию через общественные проекты, где цели и результаты измеряются не в рыночных показателях.

Помимо этого, в России существовала КПРФ, которая, с одной стороны, имеет более длинный поводок, чем другие парламентские партии, и ее руководство было заинтересовано хоть в какой-то конкуренции с «Единой Россией», чтобы получать ресурсы. Это создавало перспективу, что могут появиться кандидаты на разных уровнях, которые говорят вещи, находящие отклик в обществе: про профсоюзы, про экономическое неравенство, демократическую повестку, феминизм хоть в каких-то формах. И именно эти часто молодые кандидаты получают общественное внимание во время кампаний. Было чувство, что это может привести или к трансформации КПРФ, или к появлению организационной альтернативы, если партия вытолкнет большое количество социал-демократических сил. Но война полностью перечеркнула этот путь.

В медиа тебя называют «левым политиком», свою программу на выборах ты тоже называл «леводемократической». Как ты определяешь слово «левый» и как его объяснить потенциальным сторонникам? Нужно ли это делать?

Вполне возможно, что через некоторое время целенаправленными усилиями мы сможем отказаться от слов «левый», «социалистический», «коммунистический» и найти какие-то другие. Тем не менее, слова, которые сразу охватывают множество понятий и показывают близость мировоззрений и взглядов, нужны. При этом слово «левый», конечно, создает некоторую дистанцию с теми, кто находится в другом политическом спектре. Поэтому нужно выстраивать коммуникацию, чтобы привлечь людей, которые смотрят на мир пока немного иначе, чем вы.В своих кампаниях мы активно использовали словосочетание «демократический социализм», подразумевая, что мы хотим прийти к миру, в котором люди, взаимодействуя между собой, самостоятельно определяют свою жизнь и меняют ее без ограничений иерархий, которые порождает рынок и государство.Какие у тебя личные планы помимо политики?

Сейчас я ищу исследовательскую позицию вне России, поскольку преподавать пока могу только на русском. Хотя в большей степени моя деятельность в последние годы была связана с преподаванием, у меня есть научные статьи и нереализованные наработки, к которым хотелось бы вернуться. Все это мы будем делать вместе с супругой Сашей Запольской, планируя совмещать научную и активную общественную деятельность.

Что ты хотел бы увидеть в России в ближайшем будущем?

Хотел бы увидеть окончание войны и принципиальную политическую трансформацию, чтобы класс, проводивший одну и ту же политику последние 30 лет, был отстранен от власти и, как следствие, чтобы улетели в помойку все репрессивные законы с начала правления Путина. В том числе поправки в трудовом кодексе, которые фактически запрещают забастовки. Хотел бы увидеть, как ресурсы, например, леса и земли вернулись под контроль общества. Это не означает тотальную национализацию, но мы должны прийти к тому, чтобы люди коллективно и на демократических принципах контролировали свою жизнь и бережно использовали ресурсы нашей хрупкой планеты в интересах всех.

Если эти вещи произойдут, то это освободит большую энергию внутри России и сообщества, находящегося за границей. Мы увидим новые проекты, дискуссии. Все это приведет к прорывам, которые сделают нас всех заметно счастливее, чем в прошлой жизни.