«Студенческое движение в России — это маленькие огонечки в чернеющем костре»

Евгения (имя изменено по просьбе героини)

В 2019 году, когда я поступила в свой первый университетПервый вуз, в котором Евгения училась, после года учебы она оттуда отчислилась., я занималась защитой прав животных. Оказавшись в среде [зоозащитни_ц], я поняла, что нужно защищать и права людей тоже. Тогда я начала заниматься политическим активизмом. Был 2019 год, «Московское дело», я пришла в проект помощи политзаключенным. Я координировала передачки, общалась с родственни_цами… Еще я ходила на митинги и суды. Занималась документированием пыток в Беларуси, применявшихся к задержанным в ходе протестов в 2020 году.

Кроме того, я организовывала мероприятия, монтировала общественно-политические ролики для одного общественного проекта. Я чувствовала, что есть большая вселенская несправедливость, и мне хотелось помочь людям, оказавшимся в ситуации произвола.

Я не думаю, что в России существует [единое] студенческое движение. Не ощущаю своей связи с ним. Когда я поступила в свой первый вуз, я противопоставляла свою гражданскую жизнь и жизнь в университете. Активизм был для меня в том числе способом справиться с аполитичностью учебных процессов. Во втором университете, где я учусь сейчас, немного иная ситуация: здесь есть политически активные люди, но нет какого-то единения, чувства, что мы группа, способная что-то изменить. Активист_ки, которые учатся в университете, ведут свою деятельность очень разрозненно, в отрыве друг от друга.

Однако в некоторые моменты связь со студенческим движением все же чувствуется. Например, когда я сидела пять суток или когда у меня было два обыска. Это был очень тяжелый опыт. Мои одногруппни_цы и другие студент_ки из университета тогда писали мне, искали адвокато_к. Было очень приятно чувствовать себя не одной, будто в университете есть что-то поддерживающее.

Из этого, мне кажется, можно сделать вывод, что есть сочувствующее движение, но акционирующего — нет. Студент_ки могут поддержать человека, которому плохо, но совершить какое-то более активное, прямое [политическое] действие — нет.

Это может быть связано с тем, что любые попытки заняться активизмом жестко пресекаются. Например, когда собирали подписи против [курса] Эрнеста Мацкявичуса на факультете, студента, который организовал это мероприятие, отчислили.

Мария Быкова, журналистка, студентка ВШЭ

У меня бабушка — либералка старой закалки. Она слушала «Эхо Москвы», и все мое детство у нас дома звучали передачи Венедиктова и Доренко, иногда из нескольких комнат сразу. Моя политическая позиция сложилась к окончанию школы: в старших классах я много занималась журналистикой, ходила на курсы, училась в 10–11 классе при факультете журналистики МГУ.

Когда мне было около 16 лет, многие мои знакомые начали участвовать в политических кампаниях и я тоже стала интересоваться политикой. Я была в команде Егора Жукова и какое-то время работала с Гудковым. Потом я перешла в кампании Максима Каца, а потом уже ушла в политическую журналистику. Я помню, как в 18 лет написала свой первый [политический] текст, про Сахаровский центр, и он получил номинацию на «Редколлегию».

Мне кажется, раньше студенческие политические движения существовали — может быть, до года 2021-го — и они были довольно влиятельными. Это было не так, что прямо все студент_ки взяли и объединились — существовали кластеры: шанинский кластер, вышкинский кластер, кластер МГИМО. Это были группы студенто_к, занимающихся помощью в митингах, выборах, участвующих в кампаниях, вытаскивающих других студенто_к, борющихся с произволом. Сейчас, к сожалению, мне кажется, у нас нет единого политического движения. Оно было полностью уничтожено, съедено, перемолото.

Сейчас студент_ки находятся в огромной фрустрации, потому что не понимают, получат ли они вообще образование, насколько оно будет релевантно. Плюс отказ от Болонской системы… Что уж говорить о защите прав студенто_к?

Я вижу попытки создать коммьюнити, объединить студенто_к, но это небольшие кампании. Например, есть Лаборатория университетской прозрачности. Она объединяет студенто_к, которые хотят разобраться в том, как работают вузы и, в частности, коррупция в университетах. К счастью, такие инициативы продолжают существовать, несмотря на огромное давление.

Как вовлечь студенто_к в активизм? Мне кажется, нужно идти от обратного и погружать студенто_к в проблемы их университетов, повышать осознанность и объяснять, зачем они вообще получают высшее образование. К сожалению, даже в крупных университетах такого часто нет. Раньше в Вышке была прекрасная лаборатория по расследованию коррупцииПроектно-учебная лаборатория антикоррупционной политики существует в Вышке с 2009 года. До середины июля 2018-го ее возглавляла Елена Панфилова, основавшая «Трансперенси Интернешнл — Россия». Она объяснила свое увольнение тем, что «у руководства возникла некоторая нервозность» в отношении ряда проектов лаборатории. Сейчас лабораторию возглавляет Дина Крылова, которая после назначения говорила, что планирует работать в области госрегулирования бизнеса — по ее мнению, это не менее важная тема, чем «политическая коррупция»., выездные школы, адекватные курсы по GR-журналистике, не было пропаганды. Обычно чем больше давление, тем сильнее сопротивление, но пока с российскими студент_ками это не работает. Перед ними стоит выбор: заниматься активизмом или получить образование и корочку. Из-за этого активизмом зачастую приходится жертвовать.

Мне кажется, один из факторов, который влияет на [политическую] активность студенто_к — наличие инициативных учащихся, которые могут показать пример. Для многих это важно, у них не хватает силы духа делать первые шаги, потому что нет успешного примера перед глазами. Все «успешные примеры» или отчислились, или их отчислили, или они уехали, или взяли академ.

Василиса (имя изменено по просьбе героини)

Раньше я была аполитичным человеком, и даже процесс суда по уголовному делу моей подруги не заставил меня приступить к [политическим] действиям. Тогда я только помогала собирать нужные документы. Сейчас понимаю, что ее задержание и эмиграция тяжело поразили мою совесть. Проведя время с единомышленниками, я надолго завязла в активистском поле. Я не ходила на митинги, потому что переживаю за безопасность тех, кто со мной связан, но с 2021–2022 года чувствую необходимость быть причастной к политической жизни. После 24 февраля я сбежала из дома, потом вернулась, но в течение недели ходила по улицам города, делала граффити, не задумываясь о наказании за содеянное.

Активизм и активист_ки поддерживают меня и помогают не сойти с ума. Нетвердо, но верю, что влияю на умы граждан, как минимум — на решительность ровесни_ц, которые несколько раз утверждали, что моя инициативность вдохновляет их быть смелее или подтверждает небесполезность их усилий.

Я разделяю для себя политический и студенческий активизм. В стенах вуза я веду жизнь человека, неравнодушного к судьбе российского образования, а за его пределами я неравнодушна к судьбе мира. Мне видится, что в СПбГУ, например, определенно есть протестный потенциал. Главный вуз Петербурга в том числе известен забастовками 1899 года, а сейчас на его факультетах учатся молодые люди с горящими глазами, хотя зачастую и с диаметрально противоположными политическими взглядами. Верю, что, если бы не цензура — как внутренняя, так и внешняя, — их [политический] потенциал мог бы быть раскрыт, но студент_ки как политические субъекты находятся в уязвимом состоянии.

Любой государственный вуз в определенной степени поддерживает дискурс войны. Даже если он не предпринимает активных политических действий, каждый из нас на карандаше. Недавно за невыгодную [государству] позицию семерых молодых ребят, уже защитивших диплом, отчислили из СПбГУ без права восстановления. Боясь за свою идентичность как студент_ки и исследователь_ницы, приходится выбирать те формы публичной и подпольной борьбы, которые обеспечат большую безопасность.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Мы с другими ребятами занимаемся «расшатыванием господствующего дискурса». Это ридинги на актуальные темы, показы политического кино и создание печатной продукции. Мы помогаем писать письма политзаключенным и составляем гайды по безопасности. Инициативы и политические кружки разрозненны, иногда даже не коммуницируют между собой. С одной стороны, это, конечно, не очень эффективно, но с другой — позволяет обеспечить безопасность. Я верю в непубличное, во внутреннее волнение, в коллективность. Вместо того, чтобы бежать на улицу одному, найди тех, кто побежит с тобой. Постойте на месте, обсудив все коллективно.

Сейчас студенческое движение в России — это маленькие огонечки в чернеющем костре, но, если мы не будем бояться друг друга и объединимся, поднимется теплое пламя.Я не верю в единое студенческое движение и, наверно, даже в его необходимость. Мы живем во время локальности и горизонтальности. Студенческое движение я вижу в форме паутины или распускающегося пучка, где каждый движется в своем направлении, но в то же время связан с другими. Какая сила у таких движений? Их боятся. Я вижу, как меня боятся в университете те, кто примеряет на себя маску авторитетной фигуры. Я не уверена, что мы можем повлиять на глобальные процессы, но мы можем, во-первых, влиять на что-то локально, изнутри, во-вторых, формировать [политический] дискурс. Для нас как для части академического сообщества, в том числе мирового, это первостепенная задача.

Я считаю, что вовлекать студенто_к в политический активизм можно через просвещение и обсуждение волнующих тем. Опыт показывает, что студенто_к не надо критиковать за пассивность. Вместо этого стоит подумать, как их заинтересовать: например, через кино, тексты, искусство, досуг. Мне кажется, вовлечь их [в политику] можно только через личную историю и эмоциональное потрясение или — менее жестоко — через интерес к какой-либо теме. Печально, что вовлечение в активизм почти всегда происходит через травму. Нам стоит размышлять и предлагать мягкие формы активизма, искать творческие подходы и вовлекать людей через личные истории, показывая, как они связаны с политическими.

Матео Бонин, студент магистратуры Университета Люмьер Лион 2 (Лион, Франция)

Я могу рассказать только про ситуацию в Лионе и про студенческую мобилизацию, когда студент_ки выступили против пенсионной реформыВласти Франции в 2023 году провели пенсионную реформу, которая предполагает в том числе повышение пенсионного возраста с 62 до 64 лет. Для того, чтобы закон был принят, правительство прибегло к статье 49.3 Конституции, которая позволила избежать финального голосования в Национальной ассамблее. Реформа привела к масштабным протестам по всей Франции.. Этим занимались отдельные группы — именно они начали оккупировать и блокировать факультет. У некоторых студенческих организаций больше возможностей для того, чтобы заниматься этим, чем у профсоюзов. Вначале в протестах участвовали только 15 человек. На факультете, где учатся 20 тысяч студенто_к, это выглядело несколько нелепо, но впоследствии сработало! Люди увидели, что что-то происходит, и после февральских каникул за захватами и блокадамиВо время протестов некоторые студент_ки прибегают к блокадам университетов — они используют, например, мусорные баки, заграждения и другие вещи, чтобы заблокировать вход в здания высших учебных заведений. Как правило, это происходит рано утром, из-за чего пары отменяются или переводятся в дистанционный формат. Последние масштабные блокады университетов во Франции были связаны с протестами против пенсионной реформы, зимой–весной 2023 года. университета следили сотни человек, и это только в Лионе. Во время мобилизации против пенсионный реформы были активны и другие города: естественно, Париж, также Нант и Ренн.

Заинтересовать студенто_к в активизме, политике всегда достаточно сложно. Студент_ки довольно индивидуалистичны, у работающих людей индивидуализма гораздо меньше.

Сейчас студенческие организации не очень активны, потому что идут каникулы: в это время большинство студенто_к подрабатывают, чтобы заработать на свое обучение. Однако к сентябрю мы готовим кампанию поддержки людей, которые не были приняты в университет. Мы попробуем оказать давление на руководство, чтобы максимальное количество студенто_к все же было зачислено на факультет. Этим в основном занимаются профсоюзы, а не низовые организации, и обычно это срабатывает. В этом году заявлений на 80 больше, чем мест, в прошлом году их было на 150 больше. Наша цель — добиться того, чтобы все студент_ки смогли зачислиться. Зачастую отказывают иностранным студент_кам, и, если это происходит, они должны возвращаться в свою страну, а это очень сложно.

Что касается блокад. Когда мы оккупировали факультет, мы организовали семинары, чтобы факультет не был вымершим местом и у студенто_к оставалась возможность учиться. На семинарах речь шла о том, как можно противостоять репрессиям, к кому обращаться в случае, например, проблем с жильем. То есть это были семинары, которые проводятся не сотрудни_цами факультета, но тем не менее они достаточно важные. Все были полны энтузиазма.

Одна из достигнутых нами целей касается закона, который меняет условия поступления для иностранных студенто_к. Это был очень расистский закон для студенто_к не из Европейского союза. Они должны были платить больше 3700 евро за магистратуру. Мы сумели это отменитьВо Франции для зачисления в университет необходимо в том числе заплатить регистрационный взнос (frais d’inscription). В 2019 году власти страны приняли закон, по которому для студенто_к не из стран ЕС регистрационный взнос увеличивался до 2770 евро в год на уровень Licence (эквивалент бакалавриата) и до 3770 евро — для магистратуры. Для французских студенто_к и учащихся из стран ЕС эти суммы были на уровне 180 и 243 евро соответственно (на 2023–2024 учебный год они не изменились). Однако десятки университетов, в том числе Лион 2, отказались поднимать регистрационный взнос для студенто_к не из ЕС и оставили его на том же уровне, что и для французских студенто_к. . Что касается неудач, нам не удалось повлиять на пенсионную реформу, но, очевидно, это касалось не только студенто_к.

Инструменты, которые мы используем для достижения целей, достаточно классические: раздача листовок, создание генеральной ассамблеиОрган, который координирует действия движения., которая собирается каждую неделю. Так как движение было так или иначе разделено, во время протестов против пенсионной реформы генеральных ассамблей было несколько.

Я не могу давать советы российским студент_кам, потому что мы не живем в условиях диктатуры. Да, наш режим становится все более и более авторитарным, но у современной Франции нет абсолютно ничего общего с диктаторским режимом. У нас разные проблемы и риски с российскими студент_ками.