Если вы находитесь в России или планируете в нее возвращаться, вам нельзя репостить наши материалы в соцсетях, ссылаться на них и публиковать цитаты.
Подробнее о том, что можно и нельзя, читайте в карточках.
Мы продолжаем рассказывать об истории российских медиа. Первая часть была посвящена разбору распространенных представлений о том, что 1990-е годы были временем «уникальной журналистской свободы». Мы, напротив, рассмотрели тот период как этап создания нынешней системы давления на медиа. В новом материале мы сохраняем этот ракурс.
2000-е годы кажутся куда менее ярким периодом в истории России, чем 1990-е, 2010-е и тем более начало 2020-х. Выборы проходили управляемо, крупнейшие протесты еще не начались, военная агрессия не вызывала раскола в обществе. Случились лишь отдельные громкие события: Дубровка и Беслан, восьмидневная война с Грузией. Однако именно в 2000-е власть взяла под контроль крупнейшие телеканалы, научилась работать с соцсетями, а также создавать образ собственной «открытости». Все это ослабляло негосударственные медиа.
В первые же дни президентства Владимир Путин начал зачищать информационное поле. В 2000 году олигарх Владимир Гусинский был арестован и в Бутырской тюрьме согласился продать холдингу «Газпром-медиа» свои медиа-активы, в том числе телеканал НТВ. Несмотря на протесты журналисто_к и митинги в поддержку НТВ, власть не уступила.
В 2011 году Дмитрий Медведев пришел в студию телеканала «Дождь». Генеральная директорка канала Наталья Синдеева провела для него экскурсию, а затем глава государства дал интервью журналист_кам. Власть тогда стремилась создать иллюзию, что 2000-е — время, за которое российское медиапространство демократизировалось. Но на самом деле это период, когда утвердилась и окрепла государственная машина, в которой зачистка медиа и визит на оппозиционный канал не противоречили друг другу, а логично сочетались.
В медиасфере главный итог десятилетия — создание формальных и неформальных правил: о чем можно шуметь, а о чем не стоит. Это время четких «контент-планов» от власти после «брейншторма» и экспериментов по работе с медиа в 1990-е. Научившись работать с политтехнологами, покупать журналисто_к и договариваться с олигархами, власть принялась упорядочивать общественную жизнь.
Контроль
Контроль государства над СМИ расширялся в течение всего десятилетия. Во-первых, государство и близкие к нему олигархи покупали крупные медиа, особенно телевизионные. В 2001 году НТВ, ТНТ, а также «Эхо Москвы» перешли под управление «Газпром-медиа». Тогда же Первый канал оказался под полным контролем государства: олигарх Борис Березовский продал свой пакет акций (49%) лояльному властям Роману Абрамовичу. В 2005 году Анатолий Чубайс продал акции «Рен-ТВ» компаниям «Сургутнефтегаз» и «Северсталь-групп». Канал перестал системноНапример, в один из месяцев предвыборной кампании 2004 года из 120 упоминаний Путина более 2/3 были негативными. критиковать Путина и поддерживать партию «Союз правых сил», куда входили Чубайс, депутат Борис Немцов и кандидатка в президенты 2004 года Ирина ХакамадаИменно Рен-ТВ выпустило большое предвыборное интервью с Хакамадой..
Четвертая власть в одних руках
Девяностые — время свободных российских медиа или нет? Большой исторический материал
Во-вторых, власть меняла под себя законодательство. В первые два путинских срока было принято тринадцать поправок в Федеральный закон «О средствах массовой информации». Для сравнения, за десять лет ельцинского президентства — всего пять поправок.
В 2001 году иностран_ок ограничили в возможности создавать и владеть СМИ. В 2002-м обязанность регистрировать СМИ перешла от местных органов власти к Федеральной налоговой службе. Медиаполе стало еще более централизованным. Также в 2002-м власть заменила перечисление запрещенных призывов в прессе (к классовой и расовой розни, свержению строя) на фразу «осуществление экстремистской деятельности». Границы допустимого стали менее четкими, ими стало легче манипулировать. В 2005 году власть запретила публиковать в медиа подробности о «контрерроритических операциях», если распространение информации «может препятствовать проведению операций». Например, рассказывать о сотрудниках спецподразделений, которые участвуют в «спецоперациях». В 2007 году в законе о противодействии экстремистской деятельности появилась еще одна расплывчатая формулировка: «публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность».
Конечно, некоторые из тринадцати поправок не имеют прямого политического значения: например, запрет пропаганды наркотиков и распространения персональных данных несовершеннолетних.
Но больше всего поправок Государственная дума внесла в статью «Злоупотребление свободой слова»
В-третьих, власть контролировала и цензурировала журналисто_к. Например, государство старалось не допускать независимых авторо_к к «чувствительным» темам. В 2004 году журналистка Анна Политковская поехала в Беслан, чтобы выступить переговорщицей в школе, захваченной террорист_ками. Однако во время полета она выпила чай, и вскоре ее доставили в больницу с диагнозом «отравление неизвестными токсинами». Политковская обвинила в отравлении ФСБ, но официального расследования не было. Через два года журналистку убили. Комментируя смерть Политковской, Путин сказал: «Ее влияние на политическую жизнь в России было минимальным». Это не столько констатация факта, сколько описание результата, к которому стремилась центральная власть. Материалы первого пулаНеофициальное название группы журналисто_к, которые освещают работу президента. тоже подвергались редакции и цензуре.
В целом, государство стремилось не просто задавать новостную повестку, а контролировать сами каналы распространения информации. Власть хотела пресечь «информационные войны», в ходе которых медиа стали оружием элит для защиты своих интересов. В 1990-е СМИ использовали для распространения компромата, критики конкурентов и власти. Теперь власть решила, что элита должна выглядеть сплоченной и выяснять отношения без лишнего шума.
«Открытость»
«На площади полки, темно в конце строки… Принимать парад Владимир Путин шел не просто без Ельцина, он шел вообще один. […] Это была не инаугурация, это было венчание на президентство», — комментировал журналист Алексей Пивоваров в репортаже о второй инаугурации Владимира Путина в 2004 году. Репортаж шел по НТВ, которому «Газпром-медиа» оставило значительную свободу: канал регулярно критиковал президента и правительство. Но открытость к умеренной критике оказалась на руку власти. В 2004–2005 годах в России проходили массовые протесты против «монетизации льгот». До реформы большая часть социальной поддержки выражалась в товарах и услугах: бесплатный проезд, путевки в санатории. Новое решение переводило льготы в денежное выражение, например, прибавку к пенсии. «Монетизация льгот» вызвала массовое недовольство: только 17% опрошенных одобряли это решение, среди военных уровень несогласия доходил до 80%. Зимой 2005 года закон вступил в силу и по стране прокатилась волна протестов.
На улицы вышел электорат действующей власти: бюджетники и пенсионеры. Их нельзя было просто обвинить в том, что они куплены западными спонсорами
Сначала крупнейшие телеканалы замалчивали протесты. Но число массовых выступлений росло, и не замечать их стало невозможно. Тогда телеканалы начали держаться общего взгляда на события: сама реформа прогрессивная, но местное начальство неправильно ее проводит, а бедными людьми пользуются нечистоплотные политики. Владимир Путин же просто исчез из эфира.
Государство создало единую повестку вокруг протестов, которые не могло контролировать. Это получилось, поскольку в арсенале власти были «оппозиционные» СМИ с кредитом доверия как раз от тех, кто вышли на улицы. Смотря «Первый канал» или «Россию», мало кто сомневались в том, что показывают не просто новости, а то, как государство хочет их подать. НТВ же претендовало на объективность. Это объясняет и то, почему в начале 2000-х власть стремилась именно взять телеканал под контроль, а не просто уничтожить его. У НТВ был необходимый для всякой пропаганды ресурс — доверие аудитории.
«Открытость» власти в 2000-е — это также ряд законов и систем, которые повышали уровень прозрачности государственной машины. В 2005 году появился федеральный закон о государственных закупках, а годом позднее и сайт — любой человек мог узнать, какая компания и на каких условиях оказывает услуги государству. В 2009 году, уже во время президентства Дмитрия Медведева, открылся портал «Госуслуг», который власть называла «помощником в общении с государством». Даже бюрократические процедуры стали выглядеть удобными и доступными. В 2010-м проект закона о полиции был выложен в Интернет для всеобщего обсуждения. Сам президент завел аккаунты в Твиттере и Вконтакте. Позже там появились и странички федеральных министерств, куда могли написать кто угодно.
Однако открытость не противоречила росту контроля государства над медиа, а усиливала его. Если государство контролирует каналы распространения информации, то может не бояться порочащей информации. К тому же если власть сама готова рассказывать о себе, то зачем вообще нужна прослойка между ней и обществом в виде десятков изданий?
Централизация
В 2005 году вышел Федеральный закон «О государственном языке Российской Федерации». Он идеологически обосновал доминирование русского: «Защита и поддержка русского языка как государственного языка Российской Федерации способствуют приумножению и взаимообогащению духовной культуры народов Российской Федерации».
В целом, в стране шла политическая и экономическая централизация, снижалось значение местных элит. В ходе реформ 1999–2003 годов вышло два документаЗаконы «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» (1999) и «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» (2003)., которые изменили принцип, описанный в законе «О средствах массовой информации» от 1991 года. Раньше местные органы власти могли создавать СМИ, но не имели права влиять на их содержание. Теперь органы самоуправления обязаны были привести содержание учрежденных медиа в согласие с «официальной информацией». Формально это означало усиление контроля местных властей над своими же медиа. Но фактически закон усилил влияние центральной власти на местную прессу, ведь уже в начале президентства Путина субъекты федерации потеряли право принимать законы, которые противоречили федеральным, и выбирать губернаторов или президентов.
Мы поговорили с журналист_ками, которые в 2000-е работали в Республике Бурятия, Хабаровском крае и Республике Карелия, о том, как на них сказывалась централизация и удавалось ли в новых условиях отстоять свои взгляды.
Общие моменты
Медиаполя редко были полностью монополизированы. Например, во многих субъектах, кроме федеральных каналов, было собственное представительство ВГТРК и один частный телеканал. При этом государственные медиа могли подчиняться как президентам республик и губернаторам, так и полномочным представителям Путина в недавно созданных федеральных округах. В свою очередь некоторые частные медиа на самом деле тоже финансировались представитель_ницами местной власти.
Все наши собеседни_цы отметили, что
отношения медиа и местной власти были уважительными
Например, Сергей Мингазов, глава Издательского дома «Коммерсантъ» на Дальнем Востоке, рассказывает: «Я прекрасно помню те годы, когда мы могли ночью позвонить руководителю того или иного региона на Дальнем Востоке. С московским офисом у нас была разница в восемь часов, поэтому иногда по поручению редакции приходилось брать комментарии во втором часу ночи по местному времени. И губернаторы брали трубки. Более того, мы связывались с ними по личным номерам, которые они сами давали. Сейчас это невозможно представить». Наталья Зайцева, работавшая на карельском ТВ в конце 2000-х, тоже говорила об открытости власти: «Ты утром придумываешь материал для новостного выпуска: что ты будешь делать и кто тебе нужен. И в тот же день можешь получить комментарий от городской администрации по конкретной проблеме».
О роли губернатора
Свобода слова сильно зависела от фигуры конкретно_й губернатор_ки. Александр Фукс, журналист газеты «Карельская губерния», рассказал: «Все нулевые и даже в начале десятых годов оставалась относительная вольница. Когда в 2010-м главой Карелии стал Андрей Нелидов, она тоже сохранилась. Например, один из моих коллег пошел работать директором правительственного издательства и открыл, по сути, новое интернет-СМИ вместо совершенно нечитабельной газеты. Туда писали все, и я в том числе. Если раньше правительственная газета была никому не нужна, то в тот момент в ней можно было писать практически все, даже Путина критиковать. А в 2012 году главой стал Александр Худилайнен. Он был человек старой советской закалки и сразу эти проекты закрыл, а нас уволил. Мои тексты даже в архиве той газеты нельзя прочитать».
Стоит оговориться, что Андрей Нелидов не был совершенно чистым управленцем. В 2012 году он вошел в список 126 коррупционеров. Но он был готов сохранять «добрососедские» отношения с местной прессой, в том числе чтобы увеличить свою популярность. Симпатии прессы могли стать его политическим ресурсом. Александр Худилайнен, по словам Фукса, был не просто более консервативным в общении со СМИ. Он еще и был связан с Сергеем Нарышкиным, бывшим тогда председателем Госдумы. Иначе говоря, у него были и другие политические ресурсы для укрепления своей власти.
Госзаказ на пиар
Местные власти использовали медиа для пиара. Заказные материалы о работе мэра или законодательного собрания уже шли не «в черную», как в 1990-е, а открыто, через недавно появившийся портал госзакупок. Например, в 2009–2010 годах Андрей Турчак, губернатор Псковской области, потратил из бюджета на пиар себя 22 миллиона рублей. Для сравнения, это 4 официальных дохода Владимира Путина за 2010 или 1092 средних зарплаты по стране.
Среди работни_ц медиа не было однозначного отношения к заказам от власти. По данным исследования «Взаимодействие СМИ и властных структур в российских регионах», только 36% опрошенных оценивали их однозначно отрицательно. 39% считали, что региональные СМИ не смогут выжить без «информационных договоров».
Однако факт наличия госзаказов не означает, что администрация полностью контролировала прессу. Например, журналистка Елена Буерачная, работавшая в Бурятии в издании Байкал-Daily, рассказала: «В любом издании есть государственные контракты. Я ходила в Народный ХуралЗаконодательный орган власти в Бурятии., слушала обсуждения законов, задавала вопросы, а потом готовила материал. Его оплачивала, а следовательно, и согласовывала местная власть. Допустим, так я писала три новости. Но потом я писала бесплатно четвертую новость со своим анализом действий администрации, критикуя то или иное решение»
О масштабах информационного сотрудничества в 2000-х можно судить по началу десятых. Крупнейшими спонсорами медиа стали Чечня, Московская и Свердловская области и Санкт-Петербург. Если пересчитать расходы на СМИ, например, Чечни на количество жителей республики, выйдет по 1000 рублей на каждого. Оценить масштаб вливаний можно, сравнив со средней зарплатой в республике: 12 700 рублей по состоянию на 2013 год.
Избирательная цензура
Вражда местных СМИ и властей была странной. С одной стороны, «правила приличия» оставались: например, ни од_на наш_а собеседни_ца не говорил_а о списке запрещенных для публикации тем. С другой, как только власть чувствовала угрозу себе, она действовала решительно, далеко не всегда ограничиваясь обращением в суд с обвинением журналист_ки в клевете.
В 2003 году весь тираж карельской газеты «Губерния» был изъят милицией, а сама газета запрещена. Предлогом стало то, что марка «Губерния» принадлежала другой организации. Однако газета работала с конца 1990-х годов, а ее владельцем был карельский предприниматель, депутат и член партии «Яблоко» Василий Попов. «Губерния» поддерживала на выборах кандидато_к от партии «Яблоко», но не только отрабатывала заказ. Александр Фукс, журналист «Губернии», описывал повестку медиа так: «Главная позиция газеты в том, чтобы быть на стороне слабого. То есть в отношениях человека и чиновника мы на стороне человека; в отношениях чиновника и губернатора — на стороне чиновника». Возможная причина давления в 2003-м — поддержка оппозиционной кандидатки в Госдуму от Карелии Ирины Петляевой. После судебных разбирательств в том же году газета стала называться «Карельская губерния», но своей политической позиции не изменило.
Дмитрий Андреянов, работавший в 2002–2003 годах на хабаровском «Даль-ТВ», а позже в независимом теле-агентстве «ТРИО-Хабаровск», подчеркивал, что местная цензура гораздо чаще давила на телевидение, чем на прессу. Редакторо_к каналов часто вызывали «на ковер» в администрацию после неудачного репортажа, при этом выделить конкретные мотивы наездов было сложно. Главным требованием оставалось постоянное освещение деятельности губернатора:
«Губернатор едет в больницу, губернатор открывает детский садик или очередной пролет моста через Амур. Понятное дело, что про Виктора Ивановича либо хорошо, либо ничего. То есть эта фигура абсолютно святая»
Сам Андреянов в 2003 году был уволен с должности редактора «Даль-ТВ». Он связывает увольнение с приближавшимися президентскими выборами 2004 года: «К выборам шла зачистка по всем регионам. Потом мне уже объяснили, что администрация получила заказ на меня и на главного редактора еще в августе 2003-го, потому что мы были “неблагонадежными”».
Наталья Зайцева рассказывала, что иногда власть нервно реагировала на материалы медиа. Например, в 2007 году после «проходной» заметки ее коллеги о сепаратистских настроениях в карельском городе Сортавала, Зайцеву позвал на разговор представитель ФСБ. Он предложил делиться информацией о сепаратистских настроениях в коллективе. «Еще я помню, — рассказала Наталья, — что после того как я выпустила заметку в “Карельской губернии” про эмо-подростков, меня почему-то позвали в Комитет по делам национальностей при правительстве. Отчитывали за то, что я не пишу про православные лагеря».
В то же время хочется напомнить, что местные медиа могли одновременно быть инструментами для языкового активизма, международных контактов, ослабления власти Москвы. Вы можете прочитать об этом в тексте об истории медиа в 1990-е годы, а также изучить списки медиа на разных миноритарных языках в онлайн-базе Института языкознания РАН.
Интернет
Контроль над сотовыми и интернет-сетями — заветная цель российской власти. Хотя Путин неоднократно заявлял о том, что в сети мало что понимает и не особо доверяет онлайн-публикациям, на самом деле власть осознавала значение интернета. Например, уже с 2001 года «Прямые линии» с Путиным использовали сеть: сначала для сбора вопросов, а потом и для прямой трансляции.
Хотел того президент или нет, он стал частью интернет-культуры 2000-х
Также в начале 2000-х «Независимая газета», «Коммерсантъ», «Известия», «Аргументы и факты», «Комсомольская правда» и другие крупные федеральные издания открыли онлайн-версии с доступом для всех желающих.
При этом почти неограниченная свобода слова привлекла в поле интернет-медиа оппозиционных олигархов. Первые частные интернет-СМИ появились еще в 1990-е: в первую очередь «РБК» и «Лента.ру». С 2000-го по 2005-й Борис Березовский спонсировал ресурс «Грани.ру», «Газета.ру» выпускалась на деньги компании «ЮКОС» Михаила Ходорковского. «Грани.ру» оставались оппозиционными к власти и были заблокированы только в 2014-м, а вот «Газета.ру» — характерный пример того, как развивались СМИ в 2000-е годы.
У истоков «Газеты.ру» стоял «Фонд эффективной политики» Глеба Павловского, интернет-предприниматель и журналист Антон Носик, а также Владислав Бородулин, ставший главным редактором, а прежде работавший в «Коммерсанте». В 2001 году Бородулин был одним из трех журналистов, кто провел беседу с Путиным. Уникальность этого интервью не только в заголовке: «Владимир Путин признался во врожденной лени». Бородулин не готовил собственные вопросы, а озвучивал те, которые читатель_ницы «Газеты.ру» отправляли онлайн.
После разгрома «ЮКОСа», который шел с 2003 года и окончательно завершился в 2007-м, основным владельцем портала стал Александр Мамут. У него был образ «просвещенного бизнесмена», который хоть и связан с властью, но поддерживает культурные проекты и ведет благотворительную деятельность. Однако, в отличие от Ходорковского и Березовского, Мамут не был замечен в поддержке оппозиционных и неподконтрольных Кремлю проектов. В комментарии для Медузы бывший главный редактор «Газеты.ру» Михаил Котов отметил, что коллектив принял нового владельца настороженно, но без негатива — как прогрессивного человека, который вкладывался в новые медиа. В итоге проект становился все более сдержанным в оценках и приближенным к власти.
В 2009 году Дмитрий Медведев именно там опубликовал манифест «Россия, вперед!»
«На его голову натянули свитер — так, что прохожим не было видно лица»
Как ФСБ взяла журналиста-расследователя в заложники и спровоцировала международный скандал
Пока новые онлайн-медиа продолжали традицию «объективной журналистики», в социальных сетях развивалась «журналистика мнений». В 1999 году в США появилась платформа «LiveJournal», на которой пользователь_ницы могли вести свои блоги и комментировать блоги других. Но если в США платформа была скорее местом для личных дневников и рассказов про повседневные мелочи, то в России «Живой журнал» стал площадкой для политических дебатов. Раньше политические споры можно было увидеть только в двух местах: на кухне или по телевизору. С появлением «ЖЖ» социальные темы стали частью онлайн-бесед.
«Живой журнал» стал трамплином для многих публицисто_к и политик_есс. В официальную прессу их не пускали, а развиваться в одиночку без поддержки медиа или партии крайне тяжело. Одним из самых популярных авторов «ЖЖ» в 2000-е стал Алексей Навальный. Его посты регулярно оказывались в топе выдачи, и именно там он выпустил свои первые расследования, а в марте 2008 года запустил проект поддержки независимых кандидато_к на посты муниципальных депутато_к в Москве:
1. Ищем кандидата в своём муниципальном округе и голосуем за него. 2. Даём ссылку на список в своём блоге 3. Кидаем ссылку на список друзьям-знакомым по аське и почте. 4. Вешаем ссылку на всех доступных сайтах 5. Если нет желания вешать ссылку на сайт «НАРОД», то копируем список на свой сайт и пиарим новую ссылку. 6. Если Вы кандидат и хотите добавить своё имя и фото в список — связываемся с Петром Милосердовым.
В итоге «ЖЖ» не избежал вмешательства государства. Уже в 2011 году Георгий Албуров, сейчас известный как член ФБК и политик, выпустил расследование о том, как пропутинское движение «Наши» использует накрутки, чтобы выйти в топ платформы и мешать продвижению оппозиционных авторо_к.
Частные новостные агрегаторы тоже стали частью медийного поля, которое вначале было вне контроля государства. В первую очередь «Яндекс», алгоритмы которого формировали топ выдачи, проверяя цитируемость, актуальность и информативность новости без человеческого вмешательства. В итоге крупнейшие российские медиа соседствовали с небольшими онлайн-ресурсами.
В 2008 году, во время войны с Грузией, в офис «Яндекса» приехал заместитель главы Администрации президента Владислав Сурков. Источники «Проекта» передавали его возмущение так:
«Что у вас за безобразие происходит? Расскажите, как работает сервис, а мы вам расскажем, как он должен работать»
В ходе переговоров стороны решили иногда вручную корректировать выдачу новостей. В 2009 году «Сбербанк» получил «золотую акцию», которая давала государству возможность блокировать продажу частей компании иностранным покупателям. В 2010-м в Яндексе появился отдельный телефон для звонков из Кремля.
Самым ярким примером государственной интернет-политики можно считать случай Кристины Потупчик, пресс-секретарки движения «Наши». В 2012 году хакерская группировка Anonymous взломала ее почту и обнаружила, что российское государство занимается скупкой блогеро_к и созданием пропагандистских медиа. За размещение поста с указанной информацией автор_ки «ЖЖ» получали от четырех до двухсот тысяч рублей. Среди тех, кто сотрудничали с Потупчик, оказались блогеры Илья Варламов и Сергей Мухаммедов, создатель первого зарегистрированного в России как СМИ блога «Оттенки Серого»Личный блог, где комментировались политические новости..
Одним из самых заметных пропагандистских проектов Потупчик был ютуб-канал «Спасибо, Ева», где соседствовали обзоры на твиттер-аккаунты и ироничные ролики про Путина и Медведева. Например, медиа выпускало сериал «Полицейские будни», чтобы сформировать позитивный образ силовых органов после медведевской реформы. Ведущие «Спасибо, Ева» Данила Поперечный, Руслан Усачев, Илья Прусикин и др. утверждали, что не знали, от кого канал получал финансирование. Но руководитель проекта Юрий ДегтяревЮрий Дягтерев — продюсер. Генпродюсер RuTube с 2010-го по 2011-й, сейчас работает в креативном агенстве «My Duck’s Vision», которое занимается медиамаркетингом. заявлял: «Это все равно, что смотреть порно, но все еще задаваться вопросом, откуда берутся дети.
Мы ходим на СелигерПрокремлевский молодежный форум., Усачев ходил к Медведеву, а потом удивляются, откуда деньги. Ничего не знали? Ну хорошо»
Уже в 2019 году Потупчик объясняла в интервью «Настоящему времени» основной принцип государственного вмешательства в интернет. Подконтрольные Кремлю молодежные движения («Идущие вместе», «Наши», «Молодежное единство») создавались для того, чтобы в случае уличных выступлений использовать их для борьбы с оппозицией: в качестве провокаторов_к в толпе, зачинщи_ц потасовок и даже для нападения на активисто_к, если не хотелось привлекать полицию. Но главное — для буквального занятия улиц, чтобы на них не смогли попасть оппозиционер_ки. Так же и в сети: государственные проекты должны были мешать популярности оппозиционных авторо_к и сохранять новостную повестку под контролем.
В 2000-х государственная машина работала тоньше, а может, даже и эффективнее, чем в следующих десятилетиях. Власти пришлось устанавливать контроль над информационной сферой, где было множество независимых игроков: олигархов, интернет-компаний, новых СМИ. Возможно, поэтому государство в первую очередь писало законы, которые создали базу для контроля и пропаганды, а уже потом укрепляло свое влияние силовыми методами.
Новый информационный ресурс «взламывали» сотнями способов: ботами, накрутками, запугиванием хозяев
Прогресс и «модернизация», о которых так часто говорила власть, не были просто ширмой для авторитаризма. Они были его инструментом, ведь без современного государственного аппарата невозможно установить контроль над сложным обществом, которое богатеет и все больше политизируется.