«Нужно зафиксировать для историков то, что происходит в России»

Владимир Севриновский

Журналист и кинодокументалист. Автор книг «Люди на карте. Россия: от края до крайности» и «Живой Дагестан». Пишет и снимает для «Радио Свободы», «Черты», «Верстки», RombTV и других. Один из его недавних фильмов «Без вести» — о семье пропавшего под Харьковом российского солдата, мать которого — украинка, живущая в России.

— Всю свою журналистскую жизнь я писал о России и ее регионах. Думаю, почти невозможно качественно рассказывать о происходящем в стране из-за рубежа. Даже лучшее интервью со свидетелями по интернету — плохая замена прямому наблюдению. Мне нужно оставаться [в России] именно потому, что сейчас здесь осталось мало независимых журналистов.

Очень важно фиксировать то, что происходит в стране. В том числе и для будущего — когда историки и писатели будут изучать, что вообще творилось в России во время войны, что чувствовали люди. Надеюсь, они обратятся и к моим работам.

Я был знаком с Натальей ГорбаневскойПоэтесса и диссидентка, участница акции против вторжения советских войск в Чехословакию. В 1968 году вместе с семью другими диссидентами вышла на Красную площадь с плакатами «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!», «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!», «Свободу Дубчеку!». И еще несколько лет назад думал: «Окажись я в 1968-м году, смог бы выйти с ними на площадь [в знак протеста против введения советских войск в Чехословакию]?». Тогда страна поступила как чудовищный монстр, а эта группка людей показала, что у Советского Союза есть не только харя, но и человеческое лицо. Я общался с чешским эмигрантом, который тогда бежал из своей страны. Он говорил, что люди, вышедшие на Красную площадь, показали ему, что не все жители СССР одобряют вторжение. Были и те, кто все понимали и нашли в себе силы протестовать. Надеюсь, что и мои работы, и то, что делают другие прекрасные люди, гораздо более смелые, чем я, будут способствовать, когда этот кошмар окончится, примирению между нашими народами. Примирение, я верю, необходимо.

Война сильно повлияла на российское общество — ее следы везде. Мне важно запечатлеть это. Я выхожу из дома, и передо мной прекрасная солнечная Москва, но сегодня с утра я снимал попадание дрона в дом. Я прохожу мимо милых хипстерских кафешек, а на их стеклянных дверях наклеены плакаты, призывающие заключать военные контракты.

Я пока не готов четко сформулировать, что заставит меня уехать, но понимаю, что этот момент когда-то может настать.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Кирилл Ненашев

Выпускник Высших курсов режиссеро_к и сценаристо_к ВГИК. Координатор сети гражданских проектов «Пространство Политика». Автор фильмов «Путин навсегда?», «Про героев и людей», «Ступа». В марте 2022 года вышел последний фильм Кирилла «Другое пространство», посвященный активист_кам, участвовавшим в протестах 2019 года в Москве. Сейчас работает над проектом о том, как люди в разных странах переживают войну в Украине.

— До 24 февраля 2022 года я долго не мог понять, какая должна быть финальная точка в фильме «Другое пространство». Для него я снимал активистов, участвовавших в московских протестах 2019 года. И 23 февраля я предложил своей монтажерке-грузинке закончить фильм с месседжем: «а завтра была война». Она мне тогда сказала: «Да нет, дальше этого не пойдет». На следующий день мы проснулись и война правда началась.

Когда я начинал снимать «Другое пространство» после протестов 12 июня 2019, мне казалось, что это фильм про «хэппи-энд». Как огромное количество молодых людей, у которых украли выборы, вышли на улицу. Их никто не координировал, они сами стали политическими акторами. Мне казалось, что это изменит Россию. Но хэппи-энда не случилось. Все закончилось колоссальной трагедией. Это оказалась не счастливая история, а фиксация последнего большого протеста той эпохи.

Я около 10 лет снимал протесты и активизм в России. Первый фильм был про протесты 2011–2012 годов. Для меня мои фильмы — это летопись, чтобы через 50–100 лет кому-то было достаточно посмотреть один фильм и составить своё впечатление о событиях. И еще мне всегда хотелось доносить то, что происходит в России, до зарубежной аудитории. Людям из других стран часто кажется, что в России все поддерживают Путина и всё как в Северной Корее. Для них откровение, что у нас есть протесты.

После 24 февраля я начал снимать видео-дневник о том, что происходило в Тбилиси: как мы разбирали гуманитарку для беженцев, как приезжали эмигранты. Половину последнего года я провёл в России, половину — за её пределами. Когда я был в Тбилиси в феврале прошлого года, я долго думал, возвращаться в Россию или нет. Я знал, что многие режиссеры уезжают из страны. А мне хотелось даже не столько снимать, сколько самому видеть, что будет происходить в России.

Можно, конечно, снимать из-за рубежа. Многие знают фильм Лошака «Разрыв связи» о том, как война повлияла на российские семьи. Он был снят дистанционно. Можно снимать по зуму или искать операторов в России. Так можно сделать раз или два, но постоянно так работать не получится.

Сейчас я делаю фильм из материалов, которые отснял за этот год. Из России я ездил в Литву, потом в Польшу, снимал на границе Польши и Украины, что происходит в Варшаве, когда там было огромное количество украинских беженцев, снимал разговоры со своими знакомыми, жизнь которых перевернулась. Пока нет финала, и я даже не представляю, каким он может быть. В документальном кино главным сценаристом является сама реальность, а в сегодняшней реальности еще ничего не закончилось. Никто не знает, какой и когда будет какая-то ощутимая точка [в этой истории].

Я понимаю риски и точно не хотел бы сесть. Но пока это возможно, я хочу оставаться в России, чтобы видеть тот колоссальный перелом, который происходит в стране и в каждом человеке. Сейчас практически каждый думает, какова его роль и как будет жить он и его страна дальше. Очень надеюсь, что мне хватит времени в России, чтобы как можно больше прочувствовать, заснять и дождаться финальной точки.

Юлия Вишневецкая

Корреспондентка Русской службы «Радио Свободы» и документалистка, авторка документального проекта «Признаки жизни». Ее фильм «Катя и Вася идут в школу» о двух молодых учителях, которые поехали работать в школу в маленьком городе, получил «Лавровую ветвь» фестиваля «Артдокфест» в 2021 году. В снятом после начала войны фильме «Орден» она рассказывает о дагестанской семье, ребенок из которой погиб в Украине.

Я упорно оставалась в России, когда началась война. Я журналистка, мне важно быть свидетелем того ужаса, в который скатывается страна. Вся моя редакция переехала в Ригу, а я сказала: «Нет, я не поеду». Особенно на фоне того, что все уехали. Да и казалось, что не так уж опасно.

В сентябре меня задержали, когда я снимала протесты в Дагестане. Провела в СИЗО пять суток. Вызывали в суд в качестве свидетельницы по уголовному делу и намекали на то, что в деле я могу оказаться не только свидетельницей. Я за эти пять дней об очень многом успела подумать. Лучше уж скучная жизнь за границей, чем много лет в колонии.

Один из моих последних фильмов — про семью погибшего военного. Я поехала в кавказское село на Девятое мая. Оказалось, что там проходит Бессмертный полк. Одна женщина несла портрет не дедушки, как у всех, а племянника, который погиб уже сейчас, на этой войне. Я стала с ней говорить, пошла к ней домой и говорила с бабушкой [погибшего солдата], была на поминках. Это было настолько душераздирающе. Я считаю, что, несмотря на то что все эти люди, все, кроме бабушки, поддерживают «спецоперацию», фильм получился антивоенный по духу. Он показывает весь ужас происходящего.

Я считаю, что должно быть сочувствие к мирным людям со всех сторон фронта. И мне кажется, глупо обвинять людей в том, что они не свергают Путина или не устраивают акции протеста. Честно говоря, все равно удивляешься, какого черта они соглашаются идти на войну. Но когда видишь их жизнь, когда говоришь с ними более подробно, начинаешь понимать. Для всех этих людей отправиться на войну — значит, пойти умирать, а не пойти убивать. А не пойти — это не отказаться от убийства, а испугаться. Это такая этика, сформированная веками. Мне всегда очень радостно видеть людей, выступающих против этой этики.

Когда «Орден» выложили на YouTube, уже через 10 минут в комментариях были потоки ненависти: «как жил, так и умер», «хорошо, что сдох», «пусть земля им будет железобетоном». Я попросила редакцию отключить комментарии, потому что для родственников, для женщин в трауре, это очень тяжело.

Я продолжаю снимать фильмы за рубежом и находить темы, связанные с Россией, в других странах. Пока мне это удается. Выходящие после войны фильмы я не подписываю своим именем, потому что в России у меня остаются родственники, не хочется их подвергать опасности.

Тая Зубова

Режиссерка игровых и документальных фильмов. В 2015 году выпустила художественный фильм «Рыба моя», презентация которого прошла на Каннском кинофестивале. В ее фильме «Травма свидетеля» она рассказывает истории россиян_ок, выступивших против войны и уехавших из страны. Сейчас с помощью краудфандинга она собирает средства на выпуск фильма о проекте «Пристанище» — сообществе в Черногории, где живут бежен_ки из Украины, эмигрант_ки из России и Беларуси.

Я уже девять лет в эмиграции. «Травма свидетеля» — мой первый документальный фильм. Раньше я в основном занималась короткометражным кино и рекламой. Еще в 2015 году, после аннексии Крыма, я презентовала короткометражный фильм «Рыба моя» на Каннском кинофестивале. И меня во время пресс-конференции глава Роскино спросила: «Крым наш?». Сейчас это уже никого не удивляет, а тогда это казалось дикостью. И это очень повлияло на мое решение уехать.

До начала войны я готовила игровой полнометражный фильм, который называется «Поток». Это должен был быть фильм об эмигрантах предыдущей волны и пересечении политического и домашнего насилия. Я пыталась найти финансирование, но мне все говорили: для европейцев это не актуально, а в России это никто не пропустит. А когда началась война, сразу стало понятно, насколько это актуально. Денег на игровое кино у меня не было, а высказаться хотелось, поэтому я перенесла работу над этими темами в документальный формат и полетела снимать в Стамбул.

Я очень хотела не упустить момент. Я надеялась, что война быстро закончится, и снимать будет нечего.

Когда мы выпустили фильм, я поняла, что он очень интересен европейской аудитории. Поэтому сейчас я провожу показы в разных странах. Я очень переживала о том, как его воспримут украин_ки. Я была с показами в Ереване, Армении, Грузии, Турции, Сербии и Черногории. Мы с украин_ками находимся в очень разных контекстах. В Черногории, в проекте Приштанище, большая часть аудитории была украинской. Я сидела спиной к зрительному залу и боялась. Я же даже понимаю, какие именно фразы в фильме могут их ранить. И когда пошли титры, зазвучали самые длинные аплодисменты за все показы.

Наверное, сказалось то, что показ проходил в месте, где живут вместе украин_ки, беларус_ки и россиян_ки. Если просто показать фильм для украинской аудитории, он будет воспринят по-другому. Но мне повезло, и я увидела, что есть взаимопонимание между людьми вне зависимости от их паспорта. Об этом взаимопонимании я решила снимать второй фильм.

Я не классический документалист, который следит за героем много лет. Я снимаю реконструкцию и человеческие эмоции после. Не езжу с героями в Мариуполь, но стараюсь показать то, что они переживают, когда бегут из дома или когда их дом горит. Я уже долго не живу в России, и кто-то может сказать, что я не понимаю происходящего внутри страны. Но я снимаю про людей. Все люди кого-то любят, у всех есть родители. И когда пара расстается, не важно, какая именно граница их разделяет. Или когда дочка переживает за своих родителей. Это общечеловеческие переживания.