Через что проходят и как восстанавливаются люди, пережившие пытки

«Я решил, что мне лучше закрыть рот и потерпеть»

«До момента задержания я думал, что такие истории рассказывают только алкоголики на лавке. Я не могу понять, как случилось так, что я попал в отдел полиции, где служат такие люди. В моем представлении бить людей ни за что это очень странно, если ты не на ринге. В особенности бить втроем одного. А у них это норма почему-то», — вспоминает Никита Михеенко. В 2016 году его задержали вместе со знакомым, которого подозревали в сбыте наркотиков. Группа военных заметила, как тот бросил пустую пачку из-под сигарет у трансформаторной будки, решила, что это закладка, и вызвала полицию.

То, что началось в отделении, Михеенко вспоминать непросто. В кабинете оперативники сразу же сняли с него рюкзак и начали осматривать его содержимое, пока другой сотрудник спрашивал у Никиты паспортные данные. В один момент оперативник, копавшийся в рюкзаке, достал из него небольшой прямоугольный пакет:

— Это твое?

— Понятия не имею, что это, — ответил Никита.

— Ну будет твое.

Михеенко увидел этот пакет впервые и сначала подумал, что полицейский решил пошутить. Но через несколько минут Никита понял, что пакет подкинули — оперативники стали принуждать его сознаться в сбыте наркотиков. Когда словесные уговоры не возымели эффекта, полицейские перешли к угрозам. Один из сотрудников направил пистолет в лицо Михеенко и начал угрожать, что «завалит» его здесь и сейчас. Сначала Никиту несколько раз ударили по лицу, потом в солнечное сплетение, а потом начали беспрерывно избивать. Трое человек били его руками, ногами и дубинками, затыкали рот бумагой, прижигали сигаретой ресницы, брови и веки, топили в раковине, угрожали изнасилованием.

Несмотря на пытки и давление, Никита ни в чем не сознался. Отсутствие признания и доказательств, помимо подброшенного пакета, не помешало суду признать Михеенко виновным в сбыте наркотиков: ему дали семь лет колонии. На вопрос, что помогло Никите не признать вину, несмотря давление и пытки, он отвечает просто: «Я понял, что у них своя линия, которую они будут продавливать, что бы я ни делал. Тогда я решил, что мне лучше закрыть рот и потерпеть, потому что убьют меня очень навряд ли, таких случаев мало, а вот схлопотать проблем, если наговорить лишнего, можно легко».

О пережитых пытках Никита рассказывает спокойно: сухо перечисляет факты почти не меняющимся голосом. На вопросы про то, что он чувствовал в момент угроз и избиения, отвечает, не вдаваясь в подробности. «Я думаю, вы заметили, что я отношусь к этому не так, как мог бы. Некоторые люди очень плохо переносят такого рода события, им слишком тяжело. Мне тоже было тяжело, но не настолько, как могло бы быть», — наконец говорит он.

«Как ты возьмешь себя в руки, находясь внутри ситуации, от которой тебе крайне плохо?»

Пытки оставляют на психике человека такой же след, как и другие виды психологического и физического насилия, говорит Ирина Голуб — психолог, сотрудничающая с благотворительным фондом «Комитет против пыток». «Но когда насилие идет со стороны тех органов, которые должны защищать гражданина своей страны, добавляется ощущение полной беспомощности. Человек теряет веру в то, что что-то действительно хорошее может происходить в жизни. У него могут серьезно опуститься руки, пропасть желание жить», — добавляет она.

Причем подобное состояние может возникнуть не только у жертв пыток, но и у их близких. Именно это пережила Мария — мать Геннадия Павлова, погибшего в результате насилия со стороны сотрудника Росгвардии. В 2019 году Геннадий по неосторожности зашел на охраняемую территорию, возвращаясь из клуба. Там между ним и охранником завязалась драка, в ходе которой росгвардеец повалил 22-летнего спортсмена на землю и продержал в таком положении 17 минут. Павлов задохнулся — приехавшая машина скорой помощи констатировала смерть. «Родить ребенка, вырастить — для того, чтобы у него был такой мученический конец? Если бы я знала, какая у сына будет судьба, я бы его, наверное, не рожала», — тихо произносит Мария.

По словам психолога Ирины Голуб, пострадавшие от пыток и их близкие проходят через те же стадии проживания травматичного опыта, что и люди, переживающие горе: шок, отрицание, чувство вины («я сам_а виноват_а в том, что это произошло»). На горе Марии после гибели сына наложился шок от несправедливости погубившей его системы: «Если бы у сына была естественная смерть, это было бы проще принять. А тут у человека столько планов было по жизни… Но кто-то почувствовал себя богом и просто отнял эту жизнь, причем даже без сожаления».

Пострадавшим и их близким крайне тяжело справиться с непростыми эмоциями самостоятельно. Голуб сравнивает попытки восстановиться своими силами с выражением «взять себя в руки»: «Как ты возьмешь себя в руки, находясь внутри ситуации, от которой тебе крайне плохо?». Поэтому психолог советует обращаться к специалист_кам, которые помогут пережить травматичный опыт.

С такими специалист_ками сотрудничает Центр реабилитации «Комитета против пыток» — он помогает восстановиться пережившим пытки и их семьям. Центр работает как с физическими последствиями насилия (оплачивает обследования, врачебные консультации и лечение, закупает лекарства, при необходимости предлагает санаторное лечение), так и с психологическими (предоставляет услуги психолог_инь и психиатро_к).

«В первую очередь мы просим специалистов провести диагностику, чтобы понять, в каком состоянии человек. Бывает так, что помощи психолога недостаточно, тогда мы направляем заявителя к психиатру, который может назначить медикаментозное лечение. Кому-то хватает буквально пары встреч с психологом и 2–3 месяцев лечения, но бывали случаи, когда терапия длилась год и больше», — рассказывает Любовь Пентко, куратор реабилитационных программ благотворительного фонда «Комитет против пыток». По ее словам, самое сложное в работе с пострадавшими — это объяснить им, что получать психологическую помощь не страшно и не стыдно. Многие из-за пережитого негативного опыта утрачивают доверие к любым специалист_кам: «Люди привыкли, что они сами по себе и никто им не помогает. Очень многие спрашивают: “Ой, а это бесплатно? А мы потом будем должны?”. Мы отвечаем, что никто ничего не должен, но заявители все равно иногда сомневаются, думают, что где-то есть подвох».

Никита Михеенко, переживший пытки и несправедливое заключение, сам долго отказывался от предлагаемой фондом поддержки. «Я не планировал в принципе никуда обращаться за помощью, тем более психологической. У нас в стране, по старым поверьям, люди даже к обычному врачу не ходят, думают, что все само пройдет. А обращаться к психологу… Это не распространено как вообще, так и по канонам существования мужчины в России, понимаете?», — объясняет он.

Первые три месяца после возвращения из тюрьмы прошли для него как в тумане: он не помнит, что делал и что чувствовал. Несмотря на то что Никиту преследовали панические атаки и крайне реалистичные сны о том, что он все еще находится в колонии, обратиться за помощью.его вынудили не они, а переживания за близких. «В первые полгода после освобождения я наделал столько вещей, от которых у меня прежнего волосы бы дыбом встали… Я просто превратился в абсолютную мразь, мог сделать что-то ужасное, а потом подумать: “Да похер”». Поняв, что в нормальном состоянии не вел бы себя так никогда, Никита решился обратиться за помощью: ему поставили ПТСРПосттравматическое стрессовое расстройство — состояние, возникающее в результате единичного или повторяющихся событий, оказывающих негативное воздействие на психику. и депрессию и назначили лечение.

С ПТСР сталкиваются не только жертвы насилия

«Мне постоянно снилось, как я бегаю за мусорами»

Что такое ПТСР у журналисто_к и активисто_к и как его предотвратить

алёна лобанкова, Инга Игоревна

До диагнозов Никита не осознавал глубину проблемы: «Я думал, что депрессия — это просто состояние постоянного уныния. Знал, конечно, что есть какие-то психические расстройства, но абсолютно не понимал, как они проявляются в поведении и самоощущении человека. Мне казалось, что у меня просто характер поменялся после четырех лет в тюрьме: там, чтобы тебя не “съели”, нельзя быть мягким. Только потом я понял, что все более серьезно». Любовь Пентко отмечает, что это частая история: «Люди осознают, что им нужна помощь, но не понимают, какая именно, потому что они в растерянности. Только после работы с психологом к ним приходит осознание, что можно что-то делать, бороться, проживать этот опыт».

Теперь Никита советует всем пережившим пытки и их близким не пренебрегать психологической помощью: «Это не клеймо, и это не значит, что ты слаб. Это нормально, что не получается справиться самому. Одно дело, когда ты не справляешься с чисткой зубов по утрам, а другое — с тем, что тебя в отделе трое человек били ногами и руками».

«Я осталась одна на поле боя»

На психологическое состояние переживших пытки и их близких влияет не только опыт пыток, но и дальнейшее взаимодействие с системой, например, попытки добиться признания факта насилия через суд. По словам психолога Ирины Голуб, пытаться добиться справедливости пострадавшие начинают, как правило, уже на стадии злости: «После самообвинения люди обычно переходят на следующий этап — гнев. Тогда они обращаются к юристам, потому что им хочется праведного возмездия».

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Именно желанием наказать ответственных за смерть сына уже четыре года живет Мария. «Я каждый день делала одно и то же: писала список инстанций, куда я пойду завтра. У меня была идея фикс: за каждый день обойти по 3–4 места из списка. Девять месяцев я так прожила, даже не работала», — вспоминает мать погибшего Геннадия.

Но вскоре Мария поняла, что добиться справедливости не получится. Органы делали все, чтобы затянуть ход дела о гибели ее сына: уничтожали улики, например, одежду и вещи Геннадия и записи видеокамер, теряли биоматериалы Геннадия, подделывали экспертизы (в одной из них профессиональному спортсмену 22-х лет приписали цирроз печени).

По делу об убийстве Геннадия никто так и не понес наказания. По версии следствия, росгвардейцем, виновным в смерти сына Марии, был 54-летний Андрей Тютюнников, умерший от черепно-мозговой травмы в то время, как шло расследование. Однако из-за многочисленных неувязокТак, после драки у погибшего Геннадия зафиксировали 49 ран на теле, тогда как у подозреваемого в убийстве Тютюнникова не было повреждений ни на лице, ни на руках. в этой версии Мария уверена, что убийца находится на свободе, а следователи попросту не хотят раскрывать дело.

Большим ударом для Марии стала не столько борьба с различными инстанциями, сколько равнодушие окружающих: «Я осталась одна на поле боя. От меня отвернулись практически все, не хотели “запятнаться”, видимо, так как дело было резонансное. Я помню, что сказала тогда двоюродному брату сына и по совместительству его тренеру: “Давай привлечем к делу спорткомитет, ты все-таки в нем состоишь, пусть они заступятся за своего спортсмена”. А он мне ответил: “А смысл с ментами воевать?..”. Я была в шоке. Если это говорит человек, который и брат, и крестный, и тренер [моего сына]… чего тогда ожидать от других людей?».

По словам психолога Ирины Голуб, чем дольше затягиваются такие дела, тем труднее работать с клиент_ками. Они впадают в апатию, их состояние усугубляется, и им кажется, что уже ничего не получится — уходит вера в то, что кто-то может им помочь. Потерю веры пережил и Никита, но он описывает это состояние, скорее как полезную психическую защиту: «Намного проще не ожидать ничего хорошего и потом радоваться, если оно все же произойдет. Потому что, если ты на что-то надеешься, а надежды не оправдываются, тебя ждет апатия. Вот я и выбрал не надеяться ни на что, а просто методично действовать».

Сначала Никита с юрист_ками пытался добиться того, чтобы его освободили и признали, что дело о наркотиках было сфабриковано. В итоге все, чего удалось молодому человеку, — это изменение срока с семи лет до четырех лет и шести месяцев: его «действия» переквалифицировали с умысла на сбыт на хранение.

Пытавшие Никиту полицейские тоже не были наказаны. Сначала следствие пыталось представить ситуацию так, что якобы кто-то избил Михеенко до его прибытия в отдел, а тот попытался повесить свои увечья на сотрудников полиции. Затем, после огласки дела Никиты в СМИ и походов по многочисленным инстанциям, молодому человеку удалось добиться возбуждения уголовного дела о применении физического насилия должностными лицами. Но подвижек в деле нет: Никита до сих пор проходит по нему в статусе свидетеля, а не потерпевшего. Это значит, что он не может ознакомиться с материалами дела и ходом следственных действий, а также не имеет права требовать дополнительных экспертиз. Следствие этим пользуется: расследование дела Никиты прекращали несколько раз.

«В какой-то момент абсурдность происходящего начинает просто вызывать смех. Ты начинаешь обсуждать свои проблемы с другими несправедливо осужденными или жертвами пыток: “А знаете, что у меня? А у меня вот это”. И все такие: “Ха-ха-ха! У меня тоже!”. А потом бах — ситуация сдвигается с мертвой точки, приходят какие-то новости. И начинается новый круг: от “а у меня вот дело возбудили все-таки” до “его закрыли через месяц, ха-ха-ха”», — делится Никита. Справиться с несправедливостью и чувством беспомощности ему помогает не только юмор, но и желание все-таки добиться правосудия: «Я четыре с лишним года отсидел ни за что. Хотелось бы, чтобы эти люди тоже отсидели, но за свои реальные преступления».

Не сдается и Мария: сейчас она пытается добиться от государства компенсации для своей маленькой внучки, родившейся через месяц после смерти отца. По словам женщины, она просто не может позволить себе впасть в апатию. Ее мотивирует желание очистить репутацию сына после фальсифицированных экспертиз, а также забота о внучке: «Это чудо, что у нас родилась эта девочка. Она всех насУ Геннадия также осталась невеста, которая на момент его гибели была беременна. спасла. Страшно представить, что было бы, если бы не она. Если брать силы, то только ради нее».

«Человека, который был до пыток, мы уже не получим»

Последствия травматичного опыта дают о себе знать даже после длительной терапии. Прописанные психиатром лекарства и сеансы с психотерапевтом помогли Никите, он постепенно начал возвращаться к прежней жизни: устроился на работу, восстановился в университете, начал встречаться с девушкой. Но потом началась война.

«Я сразу подумал, что я в зоне риска, — вспоминает Никита. — Из-за всей моей деятельности с общественниками и СМИ. Я “проблемный” человек, а таких людей очень удобно собрать в охапку и под соусом войны избавиться от всех неугодных. А мне только этого не хватало: после того, как я ни за что отсидел и всю эту херню на своей шкуре прочувствовал, отправиться на войну и сдохнуть за чужие идеи».

Практически сразу после начала полномасштабного вторжения Никита уехал из России, но уже летом 2022 года ему пришлось вернуться из-за проблем с работой. Начались и проблемы с психическим здоровьем. Тогда он снова обратился за помощью к психологу и продолжил принимать прописанные ему препараты, но понял, что возможности психотерапии ограничены. «Знаете, к чему мы пришли со специалистом? К тому, что я не смогу решить свои проблемы, пока не покину Россию. В любых ситуациях, где может проявляться ПТСР, в первую очередь советуют избавиться от источника травмы. Перестать общаться с мужем, например, если он бьет. Вот и мне нужно уехать, а то постоянное чувство небезопасности меня убьет», — делится Никита. Но уехать в другую страну и легализоваться там с судимостью за наркотики непросто, поэтому пока Михеенко остается в России.

Страх снова пережить травматичный опыт не покидает Никиту до сих пор, хотя становится слабее со временем: «Это как если ты обжегся в детстве: тебе вроде и страшно что-то горячее в руки брать, а вроде уже и подзабылась эта боль от ожога». Сейчас молодой человек любыми способами минимизирует вероятность столкновения с полицейским насилием: не подходит близко к сотрудни_цам полиции, обходит стороной участки. Никита уверен: если его снова задержат, все прошлые переживания и страхи вернутся к нему в полном объеме.

Марии психотерапия помогла отпустить сына. «Раньше я была настолько к нему привязана, что каждый день хотела его выкопать, обогреть, чтобы он не лежал в этой грязи. Сейчас, спустя четыре года, я научилась принимать его смерть как данность», — делится она. Психолог также научил Марию работать с чувством вины: вовремя отгонять мысли о том, что женщина могла как-то предотвратить гибель ребенка. Несмотря на прогресс, Мария по-прежнему плохо спит и испытывает трудности в общении с другими: «Любые земные радости, которые другие испытывают… У меня их нет. Иногда я слушаю людей и думаю: “Боже мой, о чем вы вообще? Вы не понимаете, насколько все зыбко?”». Схожие ощущения описывает и Никита: «Когда ты отсидел четыре года ни за что после того, как тебя запытали в отделе, как собаку, слушать про то, что у кого-то там проблемы на работе… кажется смешным».

Восстановиться от пережитого насилия возможно, уверяет психолог Ирина Голуб. При помощи эффективной работы со специалист_кой можно превратить травму в опыт: «Да, это было в моей жизни, я с этим справил_ась, я знаю, как жить с этим дальше». «Но человека, который был до пыток, мы уже не получим, — предупреждает Голуб. — Он будет нести печать этого опыта, который будет сказываться на его отношении к людям и миру. Доверия будет гораздо меньше».

Во время обсуждения отъезда Никиты из России я предположила, что ему, должно быть, было очень страшно взаимодействовать с пограничниками, ведь даже обычному человеку без травматичного опыта бывает дискомфортно проходить через пограничный контроль. На мою реплику Никита грустно усмехнулся: «К сожалению, обычным человеком я уже нигде не пройду».

Что делать, если вы или ваши близкие столкнулись с пытками

1. Как можно быстрее сообщите о случившемся третьим лицам (родственни_цам, друзьям, прохожим, сокамерни_цам). Расскажите, как, когда и кем было совершено насилие, покажите ваши травмы. Чем больше людей в дальнейшем смогут подтвердить, что у вас действительно были увечья, тем больше шансов на то, что виновные будут установлены и понесут наказание.
2. Зафиксируйте травмы. При первой возможности вызовите скорую медицинскую помощь. Заснимите все травмы на видео или фото, а также подробно опишите письменно или на диктофон детали произошедшего. Если насилие произошло в отделе полиции, постарайтесь не покидать его до приезда скорой помощи, так сотрудни_цы полиции не смогут сказать, что вы получили травмы в другом месте.
3. Обратитесь с сообщением о преступлении в Следственный комитет. Подробнее о том, как это сделать и какими могут быть дальнейшие шаги, читайте в памятке «Команды против пыток».
4. Знайте, что вы можете пройти бесплатную физическую и психологическую реабилитацию. У фонда «Комитет против пыток» есть реабилитационные программы: при необходимости вам оплатят обследования и лечение (если ваши травмы получены в результате пыток), а также предоставят услуги психиатро_к и психолог_инь.
5. Не пренебрегайте психологической помощью. По опыту куратора реабилитационных программ благотворительного фонда «Комитет против пыток» Любови Пентко, чем быстрее человек начинает психологическую реабилитацию, тем благоприятнее прогнозы восстановления. У специалист_ки, к которой вы обратитесь, обязательно должны быть знания в области работы с людьми, пережившими физическое и психологическое насилие.
6. Заручитесь поддержкой. Чтобы справиться с собственными тяжелыми эмоциями и корректно поддерживать переживших пытки, близкие пострадавших также могут получить психологическую поддержку. «Родственни_цы должны понимать, что происходит с их близкими на уровне психического здоровья, чтобы случайно не навредить лишними расспросами и действиями», — объясняет психолог Ирина Голуб.