СМИ — национальные агенты

Представлять интересы национальных групп — как это?

«Стоит разделять фактическое и желаемое. Фактически мы представляли достаточно узкий круг, который условно можно назвать чувашскими националистами. То есть интеллигенцию, в основном городскую — все-таки представители крестьянского, сельского слоя реже бывают вовлечены в деятельность национального движения», — рассказывает Александр Савельев, создатель проекта "Ирĕклĕ Сăмах". Савельев обращает внимание на зазор между теми, кого напрямую представляло медиа, и теми, кого журналист_ки стремились сделать видимыми: «А желанием было представлять [весь] чувашский народ: говорить о его проблемах, популяризировать язык, а главное — стараться включить его в мировой культурный процесс».

«Мы хотели показать, что и в современном мире нам есть что предложить, что мы можем нестандартно проявлять себя, — продолжает Александр Савельев и вспоминает пример такого материала. — В игре Crusader Kings выходило дополнение, где появилась фракция волжских булгар, а они — предки современных чувашей». Можно сказать, что задача «Ирĕклĕ Сăмах» состояла в том, чтобы представить чувашей не только как политическую общность, а их в повседневной и современной жизни.

Остальные наши собеседни_цы больше подчеркивали формы общности, которые связаны не только с этничностью. Например, журналистка Анна Зуева в разговоре отметила, что представляет «всех жителей Бурятии, который сейчас живут там или находятся в изгнании». При этом в республике 60% определяют себя как русские, а 30% — как буряты. Журналистка стремится рассказывать именно о жителях Бурятии, объединенных местом.

Создатель и редактор проекта Komi Daily Валера Ильинов также подчеркивает, что региональная и этническая идентичности не столько противостоят друг другу, сколько дополняют: «Речь идет о пересечении двух повесток. В начале XX века на этих территориях коми были большинством, но теперь это не так. Сейчас здесь много представителей других национальностей, которые связывают свою жизнь с Республикой. Наша задача в том, чтобы объединить таких людей с теми, кто уже воспринимает себя как коми. Позиция проста: "Ваши предки могут быть не коми, но если вы живете здесь, если вы интересуетесь культурой, если вы интересуетесь языком, если вы интегрировались в местное сообщество, то вы можете быть коми"». Получается, одна из задач проекта «Коми Daily» — не просто рассказать об идентичности, а помочь тем, кто хочет стать коми. Репрезентация совмещается с задачами изучения культуры и формирования гражданской нации.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Редакционная политика не всегда отталкивается исключительно от географических или этнических факторов. Григорий Шведов, главный редактор "Кавказского узла", рассказывает, что для них во главе угла стоит попытка «нанести на карту» конкретного человека: "Мы рассказываем о человеке, до которого никому нет дела, истории про которого не будут цитировать большие издания. Эта задача остается неизменной у нас больше двадцати лет. Но меняются проблемы, с которыми сталкивается такой незаметный человек. Когда мы начинали работать, одной из главных тем были пытки как часть "антитеророра" на Северном Кавказе, а сейчас этот вопрос отошел на второй план. Более весомыми стали социальные или экологические проблемы. Например, выходят реки из берегов и затапливают населенные пункты. Власти говорят об этом как о природном катаклизме, а о том, что деньги на укрепление реки украли — ни слова. То есть мы стараемся сделать видимыми проблемы конкретного человека, и каждый день они разные". «Кавказский узел» учрежден еще в 2001 году правозащитным центром «Мемориал» — кроме «КУ», в состав «Мемориала» раньше также входило «ОВД-Инфо».

В случае "Фортанги", проекта Изабеллы Евлоевой, отправной точкой для становления СМИ стала репрезентация позиции ингуше_к, особенно оппозиционных активисто_к, по конкретному вопросу. В 2018 году 10% территории Ингушетии были переданы соседней Чечне, что вызвало волну протестов, которые не освещались в государственных СМИ. «Изначально я писала о том, что происходит, в своих соцсетях, — рассказывает Изабелла Евлоева. — Позже решила их переформатировать в площадку для высказывания активистов. Пока шел многотысячный митинг, по телевизору показывали мультики и советские фильмы. А мне хотелось, чтобы голос протестующих был услышан».

Создательница «Фортанги» отмечает, что вначале площадка «не была изданием в полном смысле этого слова»: «Нашей целью было высказать свою позицию, так как точка зрения властей и так всем была известна. Журналистика же — это все-таки про освещение проблемы с разных сторон».

А где начинается журналистика?

В России стирание неугодных групп из медиапространства — один из инструментов государственного контроля над обществом. Например, на государственных телеканалах редко говорят об оппозиции, ее как будто не существует. Независимые СМИ, напротив, становятся трибуной для исключенных. СМИ, которые представляют интересы национальных групп, помогают сделать видимым не абстрактное «общество», а конкретные народы или события.

Однако означает ли стремление дать голос сообществу однозначный крен журналистики в сторону активизма? Кажется, что выбор простой: можно либо заниматься медиа-активизмом, либо отказаться от своей позиции, чтобы наиболее полно представить историю в своем материале. Но наши собеседни_цы рассказывают, что ищут баланс между стремлением помочь тем, кого не замечают, и беспристрастностью. Противопоставление между активизмом и беспристрастностью оказывается если не ложным, то сильно упрощенным.

Говоря о беспристрастности, имеет смысл различать объективность и непредвзятость. Во время расследования, например, объективность требует установить виновного с помощью доказательств. А непредвзятость — выслушать все стороны, в том числе и предполагаемого преступника.

Непредвзятость может быть использована для привлечения аудитории, которая не полностью разделяет взгляды редакции. Однако это не исключает активистский компонент. Например, Александр Савельев говорит, что редакционная позиция "Ирĕклĕ Сăмах" проявлялась в выборе тем материалов: издание писало про чувашский язык, права нации, историю, освещало новости республики, но не всегда оценивало их. Это позволяло работать не только на активистское сообщество, но и на менее политизированных граждан_ок. «Политическое действие — это же не всегда про “Долой Путина", — рассказывает Александр Савельев, — например, есть движения, защищающие чувашский язык, или инициативы по выпуску книг о нашей истории. Мы про них рассказывали, и это, конечно, политическая задача».

Еще о журналистике изнутри:

«Мне постоянно снилось, как я бегаю за мусорами»

Что такое ПТСР у журналисто_к и активисто_к и как его предотвратить

алёна лобанкова, Инга Игоревна

Иногда медиа стремится создать баланс мнений не в своих материалах, а в публичном поле в принципе. Валера Ильинов отмечает, что цель Komi Daily — дать голос именно представитель_ницам коми, а не местным властям: «Мы не хотим давать голос тем, кого и так везде слышно. Практически все СМИ в регионе так или иначе связаны с местной властью. Это первая причина, почему мы даже не пытаемся освещать ситуацию с точки зрения власти. Вторая причина в том, что все государственные публикации о национальной политике нам не кажутся интересными, потому что там нет анализа происходящего. К сожалению, чиновники этого не могут себе позволить».

Впрочем, для некоторых медиа основная задача действительно состоит в том, чтобы показать разные взгляды на событие, не вставая ни на одну из сторон. «Мы всегда исходили из того, что у нас ни с кем нет конфликта, даже с Рамзаном Кадыровым, — рассказывает главный редактор "Кавказского узла" Григорий Шведов. — Мы просто стараемся работать профессионально. У Рамзана Кадырова и у любого, про кого мы пишем, есть его позиция, которая должна быть отражена. Лично я могу думать что угодно о политике главы Чечни, но позиция издания от этого не меняется: мнение Рамзана Кадырова должно быть отражено так же, как и мнения его критиков».

Наконец, иногда редакции сталкиваются с мнением, что те, кто представляет сообщество, должны говорить о нем только хорошее. «Раз ты наш агент, на нас и работай», там более в условиях, когда группу притесняют. Однако такой подход мешает рефлексии сообщества и медиа могут ему противостоять. Например, основательница "Фортанги" Изабелла Евлова рассказывает: «В начале [полномасштабной] войны в Украине меня часто упрекали в том, что я пишу об участии ингушей в ней. Ведь это стыдно и нельзя такое освещать: пусть люди не знают, что там есть ингуши». С осуждением издание сталкивалось и раньше, но иногда его получалось преодолеть: «У нас выходила история про педофила, который убил 4-летнего ребенка. Мне тоже писали с вопросами: “Как такое можно выпускать?". Даже не только о самом событии, но вообще произносить такие слова, как “изнасилование". Но когда еще не было понятно, совершено ли сексуализированное насилие, мы об этом и не говорили. Когда информация появилась, мы о ней рассказали и подверглись масштабной критике. Но позднее, когда уже сформировалось общественное отношение к преступнику и многие ждали честного суда, то читатели, наоборот, сами стали требовать называть вещи своими именами».

Где начинаются ограничения и как их преодолевать

Цензура в России существует на разных уровнях: на неформальном, когда убедительно просят не писать о чем-то; на законодательном, когда прямо запрещают; на полулегальном, когда журналист_ки рискуют потерять работу, стать жертвами травли или покушения и так далее.

Например, "Кавказский узел" многократно подвергался государственным репрессиям. «За более чем двадцать лет работы мы не раз подвергались атакам со стороны государства, — рассказывает Григорий Шведов. — Но достаточно быстро приняли решение не рассказывать об этом нашей аудитории. Все-таки это лишь наши проблемы. В истории “Кавказского узла" было много случаев, когда на нас подавали в суд. Как правило, с требованием компенсации и опровержения того, что мы писали. Дело в том, что наш принцип — не удалять никакой материал под давлением извне. Если в публикации допущена ошибка, то мы выпускаем дополнение или опровержение. Конечно, суд не единственный метод давления. На наших коллег были покушения, двое журналистов убиты, один отсидел в тюрьме по сфабрикованному делу. В этом ряду DDOS-атаки на наши ресурсы даже упоминать смешно». История «Кавказского узла» — пример того, как нелегко дается «непредвзятость» и сохранение журналистских принципов.

В среде людей, которые хотят говорить открыто, сформировались и другие практики защиты. К сожалению, самый эффективный способ безопасно работать журналист_кой и освещать события без преград — это отъезд из места, о котором вы пишете. Например, Изабелла Евлоева вскоре после митингов уехала на стажировку вне России и решила остаться за границей и развивать проект "Фортанга" как раз потому, что у нее появилась возможность говорить открыто. Решение оказалось своевременным: вскоре после него на 51 участни_цу протестов завели уголовные дела.

О репрессиях российских властей против активисто_к национальных движений:

Единая Россия?

Как постмедведевская Россия вычищала движения за автономию республик

yodtaw, Август, Даша Манжура

Александр Савельев рассказывает, что во время работы "Ирĕклĕ Сăмах" он жил в Москве, поэтому чувашские власти до него «не могли дотянуться». Но поскольку издание сотрудничало и с журналист_ками из Чувашии, то искало лакуны, в которых можно работать: «Времена [2010-е годы], по сравнению с нынешними, были достаточно вегетарианскими, и с давлением со стороны государства мы практически не сталкивались. Это может быть связано и с самим характером издания. Мы не занимались, скажем, расследовательской журналистикой, которая может глубоко затрагивать интересы конкретных лиц. Материалы, которые могли быть восприняты как критические, во-первых, были написаны по открытым источникам, и в таком случае странно обижаться конкретно на нас. А во-вторых, критика имела, как правило, идеологический характер: нам очень не нравилось, что руководство Чувашии не отстаивает национальные интересы перед федеральным центром. Но чиновники редко волнуются из-за сугубо идеологических моментов. Такая критика, конечно, воспринималась с раздражением, но не более того».

«Целый год после начала войны на моем канале не было ничего про войну, — рассказывает Анна Зуева уже о 2022-м. — Я тогда не планировала уезжать из России, а в тюрьму мне не хотелось. На канале за это время вышло пять выпусков о домашнем насилии, об экологических проблемах, но не о войне. В то же время я была волонтером в фонде “Свободная Бурятия". Писала для них посты, вела трансляции на YouTube, стараясь придерживаться существующих правил. Например, была трансляция с представительницей комитета солдатских матерей Валентиной Мельниковой. Конечно, даже если она произносила слово “война", я всегда говорила “боевые действия”. То есть может показаться, что я молчала, ведь на моем канале ничего про войну нет. Но я делала очень много, а на своих ресурсах продолжала говорить о трех наиболее важных для меня темах: социально-экономическом положении Бурятии, ее культурном наследии и феминизме».

Что же значит быть СМИ — «национальным агентом»? Похоже, сохранять пограничную позицию между непредвзятой журналистикой и поддержкой группы, которая не имеет властного ресурса. С одной стороны, журналист_ки эмпатически рассказывают о том, что малозаметно «снаружи»: систематическое угнетение, уникальный опыт. С другой, доля непредвзятости подталкивает само сообщество к публичной рефлексии.