«Заключенные мечтают, чтобы на больницу упала атомная бомба»

«Было очень больно». Неудавшаяся акция

«Моих предков раскулачили и загнали в колхоз, работать за трудодни, Путин втянул Россию в несколько войн. Мне надоело все это терпеть, и я решил выразить свое недовольство», — так Сергей Прибылов описывает DOXA, почему он решился на радикальную протестную акцию.

20 марта 2018 года, в Международный день счастья, активист приехал на парковку у Совета Федерации с тремя банками коктейля Молотова и намерением поджечь машины чиновни:ц.

На видео с камер наблюдения видно, как Сергей останавливается напротив автомобилей и что-то достает из черного пакета. Спустя мгновение он кидает коктейль Молотова в одну из машин, но тот отскакивает от капота, перелетает ее и разбивается на проезжей части. Второй «коктейль» также отскакивает, только на тротуар — в сторону поджигателя. Проходивший мимо мужчина пинает банку с зажигательной смесью под ноги Сергею и огонь охватывает ногу активиста. Другой мужчина в это время хватает Сергея за плечи, не давая ему потушить пламя, и валит на землю.

«Было очень больно», — вспоминает Сергей.

После этого мужчины, которых Прибылов называет водителями, отвели его в ближайший полицейский участок, где ему вызвали скорую. Полицейским активист сообщил, что совершил свою акцию в знак протеста против войн, которые Россия ведет в Украине и Сирии. Но позже он решил поменять свою версию: «В отделе полиции ко мне был поток посетителей в погонах и в штатском, они допрашивали и снимали меня на смартфоны, смеялись, говорили, что пованивает жареным. Один из полицейских спросил, не думал ли я о том, что меня могли подстрелить. Тогда и зародилась у меня идея говорить про самоубийство». Активист думал, что так ему удастся смягчить себе наказание.

Приехавшая «скорая» отправила Прибылова в НИИ Склифосовского, где ему сделали несколько операций по пересадке кожи. За время в больнице он окончательно решил придерживаться версии с самоубийством: «Смалодушничал: опасался, что мне пришьют терроризм».

Активиста обвинили в «хулиганстве, совершенном с применением взрывчатыхПозже обвинение переквалифицировали на более легкую часть статьи, так как взрывчатых веществ экспертиза не обнаружила. веществ» (ч. 3 ст. 213 УК РФ), а через полгода ареста следователь отправил Прибылова на стационарную психиатрическую экспертизу в институт имени Сербского. Там ему поставили диагноз «шизоидное расстройство личности» и признали опасным для себя и окружающих. Комиссия эксперто:к пришла к выводу, что Прибылова необходимо отправить на принудительное лечение в стационар общего типа на неопределенный срок.

«Уединиться невозможно, в окна смотреть не разрешают»: строгий больничный режим

Сергея отправили на лечение в Психиатрическую клиническую больницу № 5, находящуюся на краю поселка Троицкое, в 20 километрах от подмосковного Чехова. В ней 30 отделений на 1700 коек, скрытых от глаз посторонних высоким забором с колючей проволокой. Сама больница построена еще в дореволюционные времена, ее трехэтажное кирпичное здание выглядит сверху как причудливый иероглиф с 12-ю отростками.

В прошлом году учреждение отметило свое 115-летие и, судя по надписи на главной странице сайта, не стремится изменять традициям насильственного лечения: «За период своего существования больница накопила огромный опыт проведения принудительного лечения, который с гордостью можно назвать уникальным».

Столкновение с этим «уникальным опытом» Сергей Прибылов описывает так: «Многие заключенные мечтали, чтобы на больницу упала атомная бомба. Мне хотелось уснуть и не проснуться, чтобы это издевательство закончилось».

Сергей называет больницу «красной» — по аналогии с «красными»«Красными» называют пенитенциарные учреждения, где безраздельно властвует администрация, с помощью пыток и иного давления навязывая заключённым жесткий режим и обязанности, которые не предусмотрены законом. колониями: строгий распорядок дня, запрет находится на спальных местах в дневное время, принудительные прогулки — только часть из режимных требований. «Легче перечислить, что можно», — подытоживает активист. Строгость режима в этой психиатрической больнице подтверждает и директорка НПАР Любовь Виноградова: «Это действительно не самая лучшая больница, и там много чего не разрешают».

Быт всех пациенто:к, по словам Прибылова, подчиняется строгой рутине и контролируется персоналом больницы, который описывает поведение пациенто:к в специальных журналах: «Пишут все: что и как ел, с кем общался, куда смотрел, как сходил в туалет, какое настроение, что передали родственники. Уединиться невозможно, почти постоянно под присмотром, даже в душе и в туалете. В окна смотреть не разрешают. Если найдут пылинку или не понравится, как заправлена койка, все белье скидывают на пол и заставляют заправлять ее заново. Подушку заставляют ставить треугольником».

Сергей рассказывает, что в их отделении днем из палат выгоняли в столовую: «Там в духоте и тесноте проходит весь день». Но в каждом отделении свои порядки: «В 13 отделении сейчас разрешают сидеть в палатах, но с ногами на койке нельзя. Персонал ходит по коридору и поднимает тех, кто прикладывается на койку. Сотрудни:цы ссылаются на режим, хотя нигде не написано, что лежать нельзя. Но будешь возмущаться — запишут в журнале наблюдения “измененное состояние” и положат в надзорку, а это плюс год к лечению».

Помещение в надзорную«В туалет из надзорной палаты выпускают только с сопровождением. У выхода стоит стол, за ним едят, за ним же, пока в надзорке, проводятся свидания. Каждый день чем-то колют», — описывает пребывание в надзорной палате Прибылов. палату — это как ШИЗОШтрафной изолятор. в колонии, объясняет Прибылов. И чтобы пройти врачебную комиссию для выписки из больницы, не должно быть помещений в надзорку в течение года.

«Персонал любил говорить: “Здесь вам не санаторий”», — рассказывает Сергей и отмечает, что и ночью в больнице не бывает покоя: персонал громко переговаривается между собой, ярко светят ночники, глаза накрыть полотенцем не разрешают. По словам Прибылова, ночью он спал по четыре–пять часов.

Письма и книги в больнице, как и в тюрьме, проходят цензуру. Но в чем-то «пятерка» даже жестче тюрьмы: например, на выходе из столовой пациенто:к обыскивают, рассказывает Сергей: «Ищут хлеб, конфеты, ложки».

Политзаключенный о жизни в колонии

«За решеткой ты фактически один»

Экс-фигурант «дела “Нового величия”» Вячеслав Крюков о провокаторах в оппозиционных чатах, жизни в колонии и вербовке заключенных на войну

Иван Асташин

«Когда ночью я хотел перевернуться на другой бок, то забывал, как это сделать»: психотропные препараты и карательные методы

«При мне в отделение поступил старик, он играл в домино, шустро передвигался, шутил, но через пару недель “лечения” он стал еле ходить, писаться и ему стало не до игры. Это не единичный случай. Бывало, что некоторые узники, находясь под “лечением”, начинали есть свои экскременты», — так Сергей Прибылов описывает увиденные им последствия применения психотропных препаратов.

На активиста лечение тоже влияло не лучшим образом: «От многих препаратов хочется спать, не находишь себе места, сковывает, лежать невозможно — своего рода пытка».

Любовь Виноградова отмечает, что большинство психотропных препаратов действительно имеют неприятные побочные эффекты. Однако, добавляет она, их должны минимизировать корректоры — «специальные лекарства, которые уменьшают эти неприятные действия». Она считает, что в случае таких побочных эффектов стоит разговаривать с лечащим врачом о назначении корректоров или смене схемы лечения, а если врачи не реагируют — жаловаться. «Дело в том, — сетует Виноградова, — что наши люди часто жалуются, но делать ничего не делают. Сколько мы говорим тем, кто к нам обращается: напишите жалобу, сделайте то, сделайте это. Нет, а вдруг ему от этого будет хуже? Вот такая позиция. Она приводит к тому, что в результате человек просто терпит то, что он не должен терпеть».

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

С этим сходится и рассказ Сергея: «Мне раза четыре за два года меняли лечение. Сначала давали препарат, от которого у меня набегала слюна и хотелось постоянно двигаться. Когда ночью я хотел перевернуться на другой бок, то забывал, как это сделать. Когда стало совсем невтерпеж, то я пожаловался заведующей на обходе и мне поменяли лечение». Но Прибылов отмечает, что далеко не всегда пациент:кам назначают корректоры.

А в некоторых случаях, по словам активиста, психиатры и вовсе применяют психотропные средства в карательных целях: усиливая дозу или назначая дополнительные препараты. В качестве примера карательной психиатрии Прибылов приводит курсанта Военно-космической академии Можайского Вадима О., которого обвиняли по террористической статье из-за рисунка плана гипотетического захвата казармы. От препаратов у Вадима не закрывался рот и текла слюна — рассказываетЗнакомые Вадима подтвердили DOXA эту информацию. Сергей.

Также Сергей сообщает, что в наказание могут перевести с общего на специализированный тип лечения, а оттуда — на специнтенсивСпециализированный тип лечения с интенсивным наблюдением., где «происходит всякий беспредел»: «Непокорных пациентов привязывают к койке на несколько недель, закалывают, они ходят под себя в туалет. Там могут изнасиловать на вязках или избить».

Директорка НПАР Любовь Виноградова уточняет, что перевести на специализированныйРазница между общим, специальным и специальным с интенсивным наблюдением типа лечения в жесткости режима и количестве охраны — объясняет Виноградова. Например, в отделениях специнтесива присутствуют также сотрудники ФСИН, а пациенты не могут выходит без сопровождения из палат. режим могут лишь по решению суда. При этом определить, в каких случаях речь идет о наказании, а в каких о лечении, сложно: «Может быть, действительно у человека ухудшилось психическое состояние, возникло такое возбуждение, в результате которого он совершал агрессивные действия, например».

Экспертка подтверждает, что случаи избиений и изнасилований действительно случаются, а связывания — это разрешенная практика. Однако по правилам связать пациент:ку можно не более, чем на два часа. «Другое дело, — уточняет она, — что мы знаем случаи, когда пациента привязали и забыли о нем. Он там себе лежит, может быть, целую ночь». Но Виноградова не верит, чтобы в психиатрических больницах пациенто:к держали привязанными к койкам неделями — такое может происходить, считает она, только в психиатрических отделениях тюремных больниц, где условия «гораздо жестче».

«В “пятерке” все ходят по струнке, люди запуганы — расправы над другими узниками у всех на слуху, каждый сам за себя», — подытоживает свой рассказ Сергей.

«С тем, что лечение нужно продлить, суд согласен в 99% случаев»: как покинуть больницу

Во время первого разговора с заведующей Сергей Прибылов спросил, надолго ли он в больнице. В ответ врачиня сказала, что некоторые пациент:ки проводят в «пятерке» не один десяток лет. Позже Сергей и сам в этом убедился: «Хватает и таких, кто провел в “пятерке” десять, двадцать и более лет». По словам активиста, среди них Андрей Бородин — в 2012 году он топором угрожал судье, которая вела процессе Pussy Riot, требуя освободить девушек.

Впрочем, несмотря на то что срок пребывания на лечении не ограничен, существует механизм выписки. «Для выписки нужно преодолеть три инстанции: обычную комиссию, расширенную и суд. Узник “пятерки” должен признать, что он болен, и знать, в чем проявляется его болезнь, какие психотропные ему дают — про это спрашивают на комиссиях, как экзамен. Через полгода выписывают, в основном за деньги. С тем, что лечение нужно продлить, суд согласен в 99% случаев, а вот с тем, что пора освободить, он может и не согласиться», — рассказывает активист.

По наблюдениям Прибылова, с общего типа выписывают в среднем через три года лечения.

Любовь Виноградова соглашается, что редкий случай, когда выписывают на первой комиссии. Она объясняет это тем, что для врач:инь важно выявить «стойкую ремиссию». Также исполнительная директорка НПАР подтверждает, что суд может не согласиться с мнением врачей о необходимости прекратить стационарное лечение: «Например, эксперты рекомендуют перевести человека на амбулаторное лечение, а суд говорит: нет, очень тяжкое было правонарушение». Она приводит в пример шамана Александра Габышева, которому суд уже второй раз отказывает в переводе со специализированного типа на общий, более мягкий, вопреки мнению врачей.

Впрочем, в случае Прибылова такого не произошло: суд согласился с мнением врач:инь. А их расположения активисту удалось добиться при помощи «правильного» поведения. Сергей старался публично не критиковать власть и не говорить о том, что он на самом деле не болен: «Не вздумай ничего доказывать — примут за проявление болезни. Стукачи или персонал донесут врачам, если будешь распространяться, что здоров, и те увеличат лечение. На меня раз донесли на врачебном обходе, что я Россию не люблю. Я отделался беседой с заведующей и переводом в другую палату». Кроме того, Сергея довольно часто навещала мать и постоянно ходила на беседу к врач:иням, где просила за него. Но главное, что, по словам активиста, помогло ему покинуть больницу, — это «покаяние».

«Через год принудительного лечения я написал что-то вроде исповеди, — рассказывает активист. — Что во всем раскаиваюсь, что признаю себя больным, что мне необходимо лечиться, что я наслушался навальных, что правительство в РФ хорошее, что лечение пошло мне на пользу, что жизнь мне дорога и самоубиваться я больше не планирую. Заведующей понравилась моя “критика болезни”, и она подшила ее к моему медицинскому делу. Сказала, что если бы я написал это раньше, то быстрее бы освободился». После этого уже на следующей комиссии Сергею поставили ремиссию.

«Во все времена, правда, требовалось там каяться, признавать вину и соглашаться с диагнозом. Требовалось признать, что совершил преступление под действием болезни, но благодаря пребыванию в больнице это состояние прошло», — цитирует активист советского диссидента Владимира Буковского.

«Я перестал резко реагировать на несправедливость»: жизнь после

«Выписка» из стационара означает не свободу, а перевод на амбулаторноеАПНЛ — амбулаторное принудительное лечение. лечение. Человек обязан регулярно посещать психиатр:ку и принимать назначенные препараты. Сергей рассказывает, что это, как правило, инъекции психотроповСергею назначили уколы Ксеплиона (атипичный антипсихотический препарат, который применяется при шизофрении, биполярном расстройстве и шизоаффективном расстройстве), через каждые четыре недели, а также антидепрессант Сертралин , который потом заменили на Флуоксетин. с пролонгированным эффектом. «От препаратов я плохо сплю, — жалуется мужчина, — меня мучают газы, набираю вес, постоянно уставший, ничего не хочется делать, с трудом осмысливаю прочитанноеПримерно за полгода перед выпиской, рассказывает Сергей, ему стало тяжело читать: активисту в течение дня с трудом давались 20 страниц книги, хотя до «лечения» он читал по 100 страниц в день.. У психотропных полно побочек, Ксеплион в том числе вызывает депрессию».

Прибылов рассказывает, что до приема психотропов он сильно переживал за незнакомых людей, страдающих от войны или политических репрессий, но теперь его это так сильно не задевает: «Я перестал резко реагировать на несправедливость. Почти ничего не приносит удовольствия. Сложно себя заставить подняться с кровати, взять в руки книгу. Нейролептики блокируют выработку дофамина».

Также, говорит Сергей, из-за состояния, вызванного препаратами, он не может работать: просто нет сил на какие-либо действия.

Амбулаторное лечение так же, как и стационарное, не ограничено каким-либо сроком: его продлевают или прекращают после комиссии и суда. Прибылову суд уже дважды продлевал амбулаторное лечение, соглашаясь с мнением психиатро:к. «Политическая обстановка в стране не изменилась, значит, принудительное лечение продолжится», — цитирует Сергей лечащего врача.

Также с амбулаторного лечения могут перевести обратно на стационарное — в том числе из-за нарушения режима лечения или уклонения от явки к психиатр:ке. Чтобы проверить, принимает ли человек препараты, могут назначать специальные анализы — для этого на некоторое время помещают в стационарВо время работы над материалом Сергея помещали на две недели в стационар для такого обследования.. За нарушения режима АПНЛ, говорит Сергей, «лечат» дольше.

«Себя я больным не считаю, болен не я — больно российское общество. Как оно может спокойно терпеть этот бандитско-фашистский режим уже более 100 лет? При царях хотя бы крестьянские восстания были, декабристы, народовольцы», — рассуждает Сергей.

«Но если врачи не ошиблись с диагнозом, — делает допущение активист, — и я реально болен, то это не повод мучить таких людей в психиатрических тюрьмах». Директорка НПАР отмечает, что диагноз, поставленный Прибылову, не считается опасным: «Люди с расстройствами личности живут вокруг нас, ходят тут, работают, учатся, женятся, детей растят».

Прибылов подытоживает: «Не дай бог никому пройти через это “лечение” — это похоже на какой-то адский аттракцион, с которого нельзя сойти. Будь у меня выбор, я бы выбрал срок в лагере, даже если бы пришлось дольше отсидеть».