Цветами сквозь асфальт: есть ли будущее у поколения Z?

«Напишите мне то, о чем вы молчите» — такое название для формы обратной связи я выбрала, когда готовила свой первый текст для DOXA. Он был про мемориальные таблички военным в школах России. С того момента прошел почти год.

За это время мы поговорили с десятками подростков как в России, так и на оккупированных территориях. Пока я пишу этот текст, кому-то из ребят уже исполнилось 18, а кто-то еще мечтает поскорее съехать от родителей. Что объединяет этих подростков?

В них живет боль, о которой никто не спрашивает. Пока их родители работают, выплачивают ипотеку и ломают голову, куда отправить ребенка на каникулы (к бабушке или, в лучшем случае, на море), в их детях рождаются и умирают истории о дружбе, страхе и любви. Их боль — это незаданный вопрос. А то самое «украденное будущее» стало настолько обыденным, что некоторые ребята даже не верят в события, которые могут их по-доброму удивить.

— Че, реально интересно что ли? — спросила меня квир-подросток из Ленинградской области, когда мы договаривались об интервью.

— Да, реально интересно, — ответила я.

Минута, третья. Слышу ответ: «Ну ладно, давай поговорим». Это значит: у меня час, чтобы прикоснуться к жизни, которую убедили в том, что ее слова ничего не значат. Но это неправда. Ведь травма — это не только открытая рана от явного насилия, но и боль, живущая внутри, потому что рядом нет человека, который мог бы с сочувствием выслушать.

Квир-подростки об отношениях в школе и семье, о том, как изменилась жизнь с начала войны

«Я освободилась от школы, но дальше ждут другие опасности»

Мы поговорили с ЛГБТК+ подростками в Республике Саха, Алтайском крае и Смоленске

Август

Эти подростки рассказывали мне то, чего не хотели слышать их близкие: о первом поцелуе, страхе стать такими, как родители, травле из-за ориентации и порезах на руках. Порезах, которые они нанесли себе сами и прятали под слоем одежды даже в +20. Я тихо слушала их и разглядывала свои шрамы.

Ярче всего мне запомнилась история 12-летней Вики, у которой отец работает в «Газпроме». С начала вторжения он стал чаще избивать маму девочки, но так и не осмелился узнать у дочери, почему она режет руки после их ссор. Второе, что мне открылось за этот год: из-за войны некоторые родители не знают, как обращаться с собственной жизнью, а переживания ребенка в соседней комнате отходят даже не на второй план — на пятый.

Часто с подростками мы общались поздно вечером, когда можно не бояться, что тебя кто-то услышит. Вечером как будто нет страха, но зато есть слова — отдельные, растянутые в голосовых сообщениях, которые обретают силу и независимую жизнь, когда их произносишь. Так проявляет себя чуткость, которая живет в каждо:й, с кем мы говорили.

И эту чуткость подростки воспитывают в себе сами — собираясь вместе на фудкортах, читая фанфики, делясь друг с другом тиктоками. Для родителей эти обрывки чуткости — игра в бисер, для подростков — это целый мир. Они прячутся от фона войны как могут, но не потому, что им плевать на политику.

«Мне бы еще дожить до будущего…»

«Мне бы еще дожить до будущего… Боюсь убить себя раньше или что не выдержу и стану затворником: сейчас у меня уже есть проблемы с общением», — сказала мне 12-летняя Вика в конце нашего разговора. В ее семье — война. В ее стране — война. А будущее превращается в мираж, который где-то там, за горизонтом насилия, и непонятно, это галлюцинация или реальность. Ей кажется, что легче убить себя, чем дотянуться до этого миража.

Вика, как и другие подростки, с которыми мы общались, боится взрослеть. Этим можно отмахнуться от проблемы: «Они боятся взрослеть, и все тут». Но чем ее страх отличается от того, что был у подростков до полномасштабной войны? Эти подростки живут в эпоху, когда свободная политика в России закончилась совсем. Те, кому сейчас двадцать, еще могли выйти на митинг с плакатом: «Россия будет свободной», читать независимые СМИ и блогеро:к без VPN, крепить радужные значки на рюкзак.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Но за этот год я поняла: тревога перед будущим не отменяет завтрашнего дня. «Знаешь, мне как-то один умный человек посоветовал написать на запястье: “Так будет не всегда”. И смотреть на эту надпись, когда все совсем хуево», — ответила я Вике на ее комментарий о будущем. Через несколько минут она призналась, что мечтает играть в баскетбольной сборной «Зенита».

За страхом взросления скрывается надежда, которую нужно мягко, но настойчиво пробуждать. Больше всего меня вдохновляет наблюдать за взрослением тех, о ком я писала в этот год.

Саяна родилась в небольшой якутской деревне, она написала в бот DOXA весной. В школе девушка чувствовала себя невидимкой, но теперь она поступила в университет. В ноябре ей исполнилось 18 лет — она больше не подросток. Свою чуткость Саяна проявляет в стихах.

Я чувствую, что для нее поэзия — это акт надежды, которая разрезает тьму войны. Ее боль не уходит, но в вместе с самой девушкой растет ее талант, а сердце вбирает много больше, чем может предложить война и насилие (если они вообще что-то могут предложить). Ее средства борьбы — это наушники и слова на бумаге, которые складываются в стихиНиже, с согласия девушки, мы публикуем одно из ее стихотворений.. Мое средство борьбы — рассказывать нашим читатель:ницам об их словах и историях.

Наблюдение за трансформацией этих ребят стало для меня глубоко поддерживающим. Я даже не думала о том, как их истории отразятся на мне. Благодаря этим подросткам перед глазами как будто оживает мультфильм Гарри Бардина «Слушая Бетховена». В этой картине во время тотальной серости несмело пробиваются зеленые ростки, которые не могут уничтожить ни машины, ни бетономешалки. А в финале мультфильма звучит «Ода к радости» Бетховена.

Легко сказать: «У этого поколения нет будущего». Едва ли возможно постоянно жить с мыслью, что у тебя это будущее украли. У современных подростков уже есть чуткость, а четкость взгляда и политическая осознанность придут со временем. Сейчас они в поисках слова и образа, которые могли бы выразить их потерянность.

Возможно, не у всех этих ребят получается отличить авторитаризм от тоталитаризма или отстоять свою антивоенную позицию во время застолья с родственни:цами, которые смотрят «Первый канал».

DOXA поговорила с подростками и теми, кто уже выросли, о жизни с родитель_ницами с ментальными особенностями и о любви, которую не смог разрушить ни один диагноз.

«В маме жил червячок, который ее съедал»

Как живут дети родителей с ментальными расстройствами

Август

Но и когда я была подростком, эти определения давались мне с трудом. Кстати, тогда Россия уже аннексировала Крым, а мой мир занимали совсем другие сюжеты: строчки из песен Linkin Park, красные конверсы, цветные волосы.

О том, что в моей стране нет демократии, я узнала в старшей школе. Тогда ФБКФонд борьбы с коррупцией — российский некоммерческий фонд, созданный Алексеем Навальным в 2011 году. выпустили расследование «Он вам не Димон» о коррупционных схемах Дмитрия Медведева. Я сидела на кафельном полу ванной, отходила после своей первой тусовки и смотрела на дворцы, виноградники и яхты бывшего президента. «Это не может быть правдой», — моя первая мысль. «Вот почему Россия такая бедная», — вторая мысль.

И единственное, что мне кажется важным сейчас, во время войны, — это продолжать диалог. Особенно с людьми из ЛГБТ+ сообщества в России, ведь у них с каждым днем сужается круг тех, кому можно доверять.

Если у вас есть младший брат или сестра, не бойтесь сделать первый шаг и узнать, что их беспокоит. Слушать (действительно слушать, а не ждать свою очередь высказаться) — значит показать подростку, что е:е собственный мир существует, он важен даже во время вторжения, когда хочется выбросить телефон, лишь бы не читать эти новости. Не дайте войне отнять то ценное, человеческое, что в нас живет и пробивается, как ростки в мультфильме Гарри Бардина.

На самом деле их история уже творится и рассказывается, а чтобы узнать об этом, достаточно пары вопросов. Возможно, вы услышите наспех брошенное: «Че, реально интересно?». Но на это можно ответить: «Да, реально интересно».